Голые циники - Алексей Семенов

— С какого перепуга?

— Они друг перед другом негодуют, обзывают нас, а потом по одному приезжают и покупают. Или творческие люди разные: поэты, художники, фотографы… Тоже покупают. Говорит, на тебя, Горров, похожие…

— Да пошел он на хуй! Так и скажи ему, — Горров вскочил и кричал в лицо смеющемуся Хорхе: — Пошел ты на хуй, скотина!

— Хорхе говорит, что ты ему тоже очень нравишься и поэтому он переспит с тобой бесплатно.

Горров сплюнул и пошел к выходу. Потом задумался и повернулся.

— Вы, пидоры, что значит «ТОЖЕ очень нравлюсь»? Что значит «ТОЖЕ»?!

Он хлопнул дверью под хохот всей съемочной группы и радостный блеск во влюбленных глазах Хорхе.

* * *

В девять утра у главного входа в Останкино Сергея бил озноб. Лейтенант Бенкендорф нашел мобильный телефон Верника, перезвонил и договорился, что Сергей придет к нему в телецентр и принесет портмоне.

— И у меня к вам просьба, Игорь… Хоть я и должен соблюдать присягу, но прошу вас… Не заводите на него дело. Захотите отомстить — лучше избейте. Они, после Афгана, совсем не могут адаптироваться к жизни. Им все кажется, что мы все виноваты в их крови.

— А это правда, лейтенант. Все мы как-то пропустили Афган, закрыли глаза и не вышли с протестами. Если бы весь народ восстал против смерти наших ребят, может, и спалось бы нам спокойнее. Где-то в душе мы чувствуем это и боимся об этом думать… Поэтому не беспокойтесь, я ему попробую даже помочь…

— Вот и хорошо, Игорь… Если что-то потребуется от меня — звоните. Хорошо?

— Так точно. Удачи.

— И тебе.

Сергей не боялся встречи, он стыдился себя. Не знал, как начать разговор, как извиниться.

Верник в солнцезащитных очках приоткрыл стеклянную дверь.

— Сереж, че мерзнешь, заходи давай. Я тебе пропуск еще вчера выписал. Ну, давай, смелее…

Сергей оглянулся по сторонам, вынул из камуфляжной куртки портмоне и вошел в телецентр. Уже перед лифтом он протянул Вернику кошелек.

— Я это…

— Забудь, чтоб мне быстрее забыть.

— Я не хотел…

— Сереж, давай сейчас поедем в ресторан «Феллини», там и поговорим.

Сергей схватил Верника за рукав:

— Да послушай ты меня!

Все телевизионщики, тоже ожидавшие лифта, с опаской посмотрели на Сергея.

Верник сдернул солнцезащитные очки:

— Хорошо, что?!

— Я не могу, я сейчас должен извиниться, я ненавижу себя… И не тебя вчера бил, всех бил, понимаешь? Всю ночь, как клоун, просидел у окна. Я, блядь, не свинья… Я, Верник, войну прошел и два ранения перенес. Троих товарищей близких похоронил… — Сергей перешел на крик: — А все остальные сейчас или пьют, или сидят, или опять убивают, или вешаются, как «Архангел». А я не хочу! И вешаться, блядь, не хочу. Понимаешь?! Я жить хочу! Работать! Детей хочу!!! Я, кавалер трех орденов Мужества, в супермаркете охранником работаю, в другие места не берут после Афгана. Ссут!!! — В образовавшейся тишине все не смели даже пошевелиться, Сергей успокоился и, дрожа губами, произнес тихо: — Я любить вчера начал, понимаешь?!

Двери лифта давно открылись, но те люди, которые находились в нем, продолжали стоять и слушать. Сергей замолчал после того, как прорычал что-то нечеловеческое. Тишину прервал Константин Эрнестович, руководитель Второго канала. Он как раз был в лифте.

— Верник, поговоришь и поможешь ему. После этого оба ко мне.

Проходя мимо Сергея, он по-дружески ударил его в плечо:

— Держись, солдат.

— Стараюсь, солдат.

* * *

Съемки в Таиланде заканчивались удачно. Много хорошего материала, интересные ситуации, поэтому фильм получался. В последний день они валялись на пляже. Оператор Герка взял скрытую миникамеру и на нее записывал многочисленных девушек, загорающих топлесс. Семен Горров в ноутбуке показывал улыбающемуся Хорхе фотографии своей жены и двоих детей, съемки с войны в Ираке, Чечне… Хорхе сочувственно вскрикивал при виде раненых и краснел, ревнуя, когда Горров пальцем гладил на мониторе лицо жены.

Ричард долго ворочался, никто его не трогал… Потом решительно встал и стал набирать на мобильном телефоне сообщение для Вари:

«Привет, милая… Мы закончили… Я скоро прилечу… Скучаю… Очень-очень…»

Потом подумал: «Почему, после всего, и „милая“? С чего она мне „милая“? Сука она… Всего меня сожрала изнутри… Уродка… Как скучаю по ней. Но нельзя… Нужно написать сухо… Чтоб поняла свою ошибку и просила прощения. Долго… И я, может быть, прощу»…

Стер текст и переписал:

«Здравствуй, Варь. Ты как? У нас все хорошо прошло. Скоро вернусь…»

— С какого перепуга «ТЫ КАК?» Почему я проявляю слабость? Будет думать, что разрешаю ей колоться и проявляю заботу «ты как? Укололась, чтоб ломки не было?» На хер ее, надо написать просто, так, чтобы не подумала, что она мне нужна. Чтоб подумала, что не нужна. Что пишу, потому что… Почему же пишу тогда?.. Блядь… Надо мало написать. Надо нахамить, вот… Надо нахамить:

«Привет, сука! Живая еще?! И у меня все хорошо. Скоро прилечу. Если надо денег на новую дозу — позвони».

— Да, вроде подойдет. Так лучше… Так лучше.

Ричард нажал клавишу «отправить» и поднял голову. Вся команда стояла вокруг. Все это время все свои мысли он говорил громко, на весь пляж. Горров протянул ему полбутылки водки.

— Нет, все нормально, — Рич встал, потирая руки, — идемте, я вас на скутерах надеру. Чур, я плачу. Все-таки хороший проект мы замутили.

Рич побежал в воду. Ребята переглянулись и тоже поломились за ним, на ходу крича: «Victory! Victory!!!»

На топчане зазвонил телефон самым модным сигналом — голос Левитана говорил: «Говорит и показывает Москва. Работают все радиостанции Советского Союза». На экране был написан абонент «ОТЕЦ, БЛЯДЬ!»

* * *

— Ало, Варвара?!

— Бо-о-олее или ме-е-енее Варва-а-ара…

Варвара валялась на матрасе и докуривала второй косяк. Она твердо дала себе слово «постараться». Сегодня утром она купила марихуаны и решила перепрыгнуть на нее с тяжелого наркотика. Поэтому после героина пошел второй косяк.

— Ты меня слышишь?

— Имеющая у-уши тебя слышит. Че на-адо, маньяк?! И кто ты, ма-ни-ак?!

— Это Константин Эрнестович.

Варвара не особо понимала происходящее и повторяла нараспев:

— Э-это Конста-а-анти-и-ин… Это и-ммя моего ребе-е-нка… Я так его-о-о хотела назва-а-ать в честь ва-а-ас…

— Заткнись меня и слушай внимательно, я — отец Ричарда.

Варвара продолжала спокойно лежать на матрасе и спокойно повторять: