Иванова свобода - Олег Радзинский

Ему удалось договориться обо всем в первую же встречу: компания была на грани банкротства и предложение КОРИБАНКА казалось менеджменту НЕТМЕКО запоздавшим новогодним подарком. Через день после встречи Ивану прислали план использования кредита и выплаты процентов и основного капитала. Иван заверил план у Кирюшина и выслал НЕТМЕКО кредитный контракт.

В тот же день ему позвонил финансовый директор компании и предложил встретиться в японском ресторане на Садовом кольце. Иван до того никогда не ел нерусскую еду – у него таких денег не было.

Разговор вышел простой: после первой рюмки саке директор – легкий, невесомый от малого веса армянский мужчина – улыбнулся Ивану и спросил:

– Скажи, пожалуйста, что мы вам должны?

Иван не понял: все было прописано в контракте. Он так и сказал.

– Нет, – засмеялся армянин, – я не про контракт. Что мы тебе лично должны?

Иван слышал про откаты – он работал в банке, но не знал, существуют ли какие-то правила на этот счет. Он прожевал курицу под острым и неприятным соусом, чье название звучало как греческая фамилия, и ответил: – Как обычно. Сами же знаете.

Армянин кивнул, засмеялся и предложил чокнуться. Больше они о делах не говорили, и Иван слушал окрашенные акцентом знакомые слова о квартирах, делах и женщинах. В ресторане было светло, и девушки с раскосыми глазами и русскими именами на приколотых к черным кимоно табличках появлялись у их стола, наполняя маленькие белые стопки теплым сивушным японским алкоголем. Ивану не нравилась ни еда, ни рисовая водка, но было хорошо от того, что жизнь поднялась на новую ступень, где он имеет на все это право.

В тот вечер Иван первый раз поймал машину и поехал домой не на метро.

На следующее утро Иван долго решался, сказать ли Кирюшину о предложенном откате, но так и не решился. Он просто не знал, как про это сказать. “Посмотрим, сколько денег дадут, – думал Иван. – Если много, поделюсь. А то себе все возьму и уйду – все равно когда-нибудь это дело раскроется”. Ему не с кем было советоваться – не к Аскербаю же с этим идти. Хотя, если Аскербай прав и нет ни добра, ни зла, то ничего плохого Иван не делал, потому что ничего плохого вообще не было. Обсуждать это с Аскербаем Иван, однако, не стал.

Их разговоры продолжались, но не каждый день, как раньше, а лишь по выходным: Иван был занят отработкой пунктов кредитного соглашения и проверкой документов НЕТМЕКО на недвижимость и заканчивал поздно вечером. Он часто теперь после работы шел в кафе, где ел что-нибудь недорогое, утверждая свое новое право на лучшее. Поев, Иван сидел просто так, наблюдая жизнь вокруг и пытаясь ощутить себя ее частью. Беседы с Аскербаем он оставлял до субботы.

Выспавшись утром выходного дня, Иван пошел на кухню, где плохой свет лампочки под потолком делал позднее утро почти сумерками. Скоро, услышав его шаги, туда пришел Аскербай с мешочком с травой. Они поздоровались и стали ждать, когда закипит чайник.

Говорили о России. Это случилось само собой: Иван о России думал мало – ни к чему. Россия для него была местом на карте или сборной по футболу. А какой у сборной свой путь? Какая миссия? Выигрывать надо – вот и вся миссия. Ему казалось, что Аскербай усложняет, как обычно.

– Правильно, – обрадовался Аскербай, – именно так. Я-то – мастодонт, динозавр, а для вас, Иван, и вопроса такого нет – миссия. Потому я на ваше поколение и надеюсь, что вы росли без идеологии, без веры, когда жизнь в России поломалась и не до того было. Как в природе: нет ни хорошего, ни плохого и все, что нужно, – это выжить.

Аппетита с утра не было, и Иван решил обойтись овсяным печеньем и чаем.

Он предложил печенье Аскербаю, но тот покачал головой:

– Вы, Иван, ваши сверстники – как животные.

– Почему? – не понял Иван.

– Нет, нет, – засмеялся Аскербай, – в хорошем смысле. Это я вас хвалю. Знаете, говорят, человек отличается от животного моралью. Правильно, потому что он сам ее придумал. Животное ничего не придумывает: оно хочет есть и размножаться и оттого счастливо. Это естественный, первоначальный закон. А мы придумали добро и зло и живем в этом придуманном, как в клетке.

– А что делать-то нужно? – спросил Иван.

– Освободиться надо, – заверил Аскербай. – Понять, что все эти идеи добра и зла – как остров у вас в голове: симулякры. Знаете, Аристотель определял мораль как разницу между человеком-как-он-есть и каким-он-мог-бы-быть. А не надо: будем как есть.

– И что тогда? – Иван пытался понять, куда его ведет Аскербай. – Что случится?

– Самими собой наконец станем, – ответил Аскербай. – А то живем, словно кому-то должны. А как люди, так и страна: отсюда все эти разговоры про особую миссию, державность, империю. Свет с востока, суверенная демократия, у России свой путь. Слыхали?

Иван не слыхал. А если и слыхал, то внимания не обращал – его эти слова мало касались.

Аскербай подождал, пока Иван доест овсяное печенье, и, показав куда-то в звенящий детскими голосами двор, сказал:

– Нет этого ничего у России. Ни пути своего, ни миссии, ни предназначения. Вы, Иван, освободитесь, а через вас и Россия станет свободна. Собой наконец станет, без навязанной и никому не нужной миссии, которой у нее нет и не было никогда. Ивану понравилась идея быть свободным от предназначения – делай что хочешь. Он решил, что России это тоже подходит.

На следующей неделе НЕТМЕКО получила кредит. Компания использовала деньги с умом, и уже через месяц Иван заметил перемены в отчетах: начали расти продажи. Мартовские цифры были еще лучше, и к апрелю НЕТМЕКО удалось подписать госзаказ. Геннадий Палыч вызвал Ивана и Кирюшина к себе в кабинет и, налив всем троим коньяку в чайные кружки, сообщил, что им положена премия.

Деньги не сильно обрадовали Ивана: у него с деньгами теперь проблем не было. Через три дня после получения кредита Арзуманян из НЕТМЕКО передал Ивану толстый желтый конверт и выразил надежду на долгое сотрудничество. Иван кивнул, но обещать ничего не стал. Приехав домой, он открыл конверт в дальнем углу комнаты, спиной к окну, и долго пересчитывал зеленые банкноты с незнакомыми иностранными лицами, не веря себе: там было тридцать тысяч долларов. Он в ту ночь плохо спал, мучаясь мыслями, что с ними делать и где хранить. Больше всего ему хотелось убежать из Москвы и спрятаться у себя в городе, но он знал – нельзя: там его ждал туман.

Что случилось с НЕТМЕКО, Иван считал личной победой: он изменил мир и доказал свою власть над жизнью. Созданный им симулякр, став реальностью, создал реальность, и Иван начал верить в себя по Сартру: нет у него предназначения, и он сам творец своей жизни. А если удастся, то и жизни других. Мир и вправду оборачивался мыслеформой, которую Иван мог менять по своему желанию и необходимости. Он чувствовал, как в нем растет ощущение власти над действительностью, уверенность, что для него не существует отведенного судьбой места, а лишь то, что он создаст себе сам. Это чувство было похоже на эрекцию.