Древнее китайское проклятие - Сергей Мусаниф

– А я не прокурор. Мне до пейджера, кто виноват, а кто нет. Меч давай.

– Не дам. Какие у тебя на него права?

– Я герой.

– Героев много, – логично возразила старушенция.

– Я от Гэндальфа.

– А, – сказала она, – и этот иностранный охальник тута. Надо было мне самой догадаться. Он тут все бегал и вопил про малого из другого мира. Это ты, что ли?

– Я.

– А все равно не дам, – заключила старушка. – Режь меня на части.

– Не провоцируй, – сказал я.

– Режь. Начинай. На! – Она протянула мне руку. – Отрежь руку, чтоб я помела никогда не коснулась.

Вместо того чтобы принять ее приглашение к членовредительству и расчленению, я аккуратно отодвинул старушку в сторону, прошел внутрь избушки и учинил там небольшой шмон. Внутри избушки царил такой же бардак, который наблюдался снаружи, но мне, еще не так давно ведшему холостяцкий образ жизни, к этому было не привыкать.

Но ничего более похожего на меч, чем кочерга, я не нашел. Какие-то баночки с трудноопределимым содержимым, грязные кастрюли, котлы и тигли, сушеные кроличьи лапки в связках, запас продуктов на случай третьей мировой войны… Баба-яга наблюдала за обыском со стоицизмом партизана, в землянке которого шарились полицаи.

За печкой я нашел большой, окованный железом сундук и с трудом вытащил его на середину комнаты. Сундук был закрыт на тяжелый замок.

– Где ключ? – спросил я.

– Ищи, – гордо отвернулась старушенция.

– Так открою, – сказал я, щелкнул пальцами, прочитал модифицированное заклинание «сим-сим, откройся», и замок повис на одной дужке. Никаких эмоций на лице Бабы-яги не отразилось.

Я поднял тяжелую крышку и заглянул внутрь сундука.

– Это что за фигня?

– Сапоги-скороходы, – сказала старушенция. – Хочешь примерить?

– Не хочу. – Мерить сапоги-скороходы в ограниченном пространстве мне показалось не лучшей идеей. Кто знает, до какой скорости они могут разогнать надевшего их человека и с какой силой они способны впечатать его в ближайшую стену. – А это что?

– Скатерть-самобранка.

Скатерть-самобранка выглядела как обычный кусок грязной ткани. Видно, она была самобранка, а не самостирка.

– Пригодится, – сказал я и отложил скатерть в сторону.

– Мародер, – прошипела себе под нос Баба-яга.

– Между прочим, необдуманный поступок твоего друга, почти родича, способен вызвать очень неприятные для всего государства последствия и спровоцировать нашествие хазар. Хочешь жить под хазарами, бабка?

– А мне все едино, что русские, что хазары, – сказала Баба-яга, продемонстрировав полное отсутствие патриотизма. – Мне и так плохо.

– Неправильная у тебя гражданская позиция.

– Дурак ты. И уши у тебя холодные.

– Грубишь, бабуля.

– А ты гусли-самогуды положь, – сказала она. – Инструмент тонкий, между прочим. Вежливого отношения требует.

– Ничего с твоими гуслями не будет. А это что?

– Шапка-невидимка.

– Больше похоже на кепку-аэродром, – сказал я и положил шапку себе в карман.

– Грабитель! Тать в ночи.

– Сейчас день, – возразил я.

– Все едино тать.

– Эх, бабуля…

Под шапкой-невидимкой лежала какая-то серая тряпка, которую старушенция объявила своим муслиновым подвенечным платьем, а под ней обнаружилось дно сундука. Меча-кладенца там не было.

– Хм, – сказал я.

Старушка лучилась довольством. Она явно умела прятать лучше, чем я – искать.

Напоследок я заглянул в ступу, но там ничего не было, кроме помела. Я плюнул на пол и вернулся к машине. Гэндальф сидел на пассажирском сиденье и курил сигару. Добрался-таки до моих запасов.

– Где меч? – спросил он.

– Без понятия, – сказал я. – Он точно у нее? В смысле, вообще?

– Точно.

– В избушке?

– А где еще? – спросил Гэндальф. – Где ему еще быть? В избе она его прячет, в избе. Двойной пол какой-нибудь или тайник в стене.

– Я его год искать буду!

– Года у нас нет, – сказал Гэндальф.

– Сама она его не отдаст.

– Не отдаст, – согласился Гэндальф. – Неприятная во всех отношениях женщина.

– Ты дьявольски политкорректен, – сказал я. – Слушай, а если избушка развалится, меч не пострадает?

– Не должен. Он же волшебный.

– Так развали избушку! Среди обломков его проще найти будет.

– Не могу.

– Ты же маг, – напомнил я. – Ты Саурона грохнул.

– Не в одиночку, – сказал он.

– Ты мост под Балрогом обрушил.

Пыльный поморщился. Очевидно, падение в Морийскую бездну было не самым приятным из его воспоминаний.

– Ты не понимаешь, – сказал он. – Физически, то есть магически я вполне в состоянии это сделать. Но я не могу вмешиваться по этическим соображениям.

– Проясни, – попросил я.

– Я тут чужой. Это не мой мир, и в его эпосе меня нет. Я могу присутствовать здесь в качестве наблюдателя и тактического советника, могу помочь тебе словом, но не делом. Я здесь не являюсь действующим лицом де-юро.

– Блин!

– Хочешь разваливать дом – разваливай его сам.

Зря он это сказал.

Не надо было ему так говорить.

Я открыл багажник и заглянул в пожертвованную мне Борисом сумку. И присвистнул. Запасливый мальчик. Сколько ж тут всего! И как он с таким арсеналом по городу ездит? Противотанковая граната мне должна подойти. Противоизбушкового эквивалента все равно под рукой нет. Я достал из сумки гранату, вернулся в избу, выволок из нее вопящую бабку и отчеканил:

– В последний раз спрашиваю. Отдашь меч?

– На куски режь, – сказала она, – не отдам.

– Пеняй на себя.

Я выдернул чеку и швырнул гранату в окно.

Горлум

Голм!

Ненавижу всех! Всех ненавижу! Меня, старого, больного, ветерана Войны Кольца, (между прочим, и ботинком по голове!

Сволочи! Козлы! Мало мне было козлов средиземских, которые и так всю жизнь мне испоганили, так и в другом мире то же самое начинается! Уроды! Как я их всех ненавижу!

Притащили меня в пыточную. А куда меня еще могли притащить после такого обращения-то? Только пыточная какая-то странная оказалась. Обычная камера, стол, пара стульев. Ни тебе дыбы, ни испанских сапог. В Мордоре по-другому со мной разговаривали.