#Одноклассник - Диана Килина

– Я собираю твои вещи. Ты уходишь.

– Ты… Ты… Смотри на меня, когда я с тобой говорю! – он резко дернул меня за руку и припечатал локтем к стене, – Что за херня, Катя?! Ты меня выгоняешь?

– Не кричи, пожалуйста, – зашептала я, – Не надо кричать, Артем, ты же знаешь, ей нельзя…

– Как же меня все за%#ало. Это нельзя, то нельзя – а что мне можно в моем собственном доме, а? – зарычав мне в лицо, он поднял мой подбородок и приблизился вплотную, но я отвернулась, – Жену хотя бы можно потрахать? Или на это тоже нужна особая привилегия?

Его руки – руки моего мужа, руки человека, который клялся быть со мной в болезни и здравии, в богатстве и бедности; который обещал защищать меня и быть опорой. Руки с силой смяли мою грудь, дернули за волосы и впервые в жизни причинили боль, которая была сродни адовой пытке. Как будто к коже приложили раскалённую кочергу – зашипела горящая плоть, расплавилась, разъедая ноздри запахом жженого мяса.

– Отпусти меня, – мямлила я, пытаясь оттолкнуть его, – Отпусти.

Заплаканные глаза уловили тоненький силуэт у двери детской – Милена. По ее лицу, так же как и у меня, градом катились слезы и я умудрилась вывернуться и оттолкнуть Артема. Рухнув на колени, я притянула дочь к себе, но она упиралась и молча плакала.

– Милена… Миленочка, не молчи, – умоляла я, – Пожалуйста скажи, хоть что-нибудь. Милена, прошу, пожалуйста не плачь, поговори со мной…

Я умоляла, вытирая ее слезы, словно смыв их я могу смыть и все то, что она увидела. Упрашивала, обнимала, гладила по кудрявым волосам, но Милена молчала.

Артем ушел в тот же день и жил в гостинице до тех пор, пока я не нашла квартиру и не почувствовала уверенность в том, что дочь готова к переезду.

Я не возненавидела его, хотя должна была. Он по-прежнему был ее отцом и чувствовал вину, особенно, когда Милена при виде его лица начинала биться в беззвучной истерике и отчаянно плакать, прижимаясь ко мне. Наша жизнь наладилась всего несколько месяцев назад – воцарилось относительное спокойствие и дочь начала спать без лекарств, а сейчас все это оказалось под угрозой.

Выйдя на морозный воздух, я вытащила пачку сигарет и посчитала остатки – шесть штук всего. Вздохнула и выбросила картонную коробку в ближайшую урну. Подтянув сумку на плече, шагнула с крыльца и пошла по дорожке, думая о том, что стоит вызвать такси – машину я оставила у дома, потому что после наркоза за руль садить не рекомендуется.

Не сразу обратила внимание на шум позади меня, а когда услышала хлопок двери и обернулась, на меня в буквальном смысле налетел Громов.

– Катя, – прорычал он, опуская взгляд на мой живот и быстро возвращаясь к лицу.

– Как ты узнал?

– Моя мама работает врачом, можешь подать в суд, – его глаза покраснели и прищурились, – Почему не сказала? Я имею право знать.

– Ром… – я зажмурилась, не в силах смотреть на него.

– Почему, Катька? – его голос сорвался, и я распахнула глаза, с ужасом видя слезы, прокладывающие влажные дорожки по его небритым щекам, – Почему, ответь?

Он тряхнул меня за плечи, а я оцепенела. Горло сдавило – даже глоток воздуха не протолкнуть.

Скажи ему, ну же! Скажи!

– Катька… – он шагнул ко мне и прикоснулся губами к моему лбу, – Почему, просто объясни мне, я постараюсь понять; я смогу. Посмотри на меня и объясни, почему ты это сделала?

Я молчала. Посмотрела на него; смотрела, впитывая ставшие резкими и слишком мужественными черты лица, и не могла сказать ни слова.

Его взгляд стал твердым, челюсти сжались. Поцеловав меня в губы, оставляя слабоватый привкус соли на языке, Рома выдохнул в мой рот:

– Никогда не прощу.

Толкнул меня так сильно, что я споткнулась и чудом устояла на ногах, ошарашенно глядя на него.

Скажи!

– Никогда… – тряхнул головой и посмотрел брезгливо, – Что ты убила нашего ребенка… Никогда не прощу.

С этими словами Рома сплюнул на тротуар прямо мне под ноги. Вытер свои мокрые щеки и развернулся, на ходу запрыгивая в машину. Проехал так близко ко мне, словно хотел задавить, как гадюку; и скрылся из вида, завизжав покрышками на ближайшем повороте.

Я смотрела ему вслед, прижимая к груди сумку с вещами и с тоненькой книжкой в боковом кармане, которую выдали в женской консультации, когда встала на учет.

[1] Сеть кофеен, подающих напитки по типу Starbucks

Изнутри

17

Her skin is like velvet

Her face cut from stone

Her eyes when she’s smiling

Will never reach home

But hear how she sings

A-Ha «Velvet»

2006 г.

Свернув за угол, я прислонился боком к забору и достал пачку сигарет из кармана. Закурил, кивнув идущим в мою сторону парням.

– Здорова, – Никита хлопнул по моей протянутой ладони, и я привычным жестом сжал ее, – Слышал новость?

– Какую? – протянул я, затягиваясь и выпуская дым колечками в весенний воздух.

– Шнур Мартышку вскрыл, – Никита противно заржал, а я невольно выпрямился, ощущая, как по позвонкам пробегает противный холод, – Вся параллель в курсе. Ну и долго же она его мурыжила.

– Два месяца, – рассмеялся в ответ второй, из параллельного – кажется Саня, – Крепкая девка оказалась, даже интересно, как он ее уломал.

Вкус сигаретного дыма резко встал в горле, вместе с желчью, что поднялась из желудка вверх. Рука, которой несколько секунд назад пожал ладонь однокласснику, стала противно липкой – захотелось не просто сполоснуть под проточной водой, а оттереть с мылом и щеткой.

Молча выбросив недокуренную сигарету, я быстрым шагом пошел в школу, молясь успеть к ее приходу.

Не успел. Прозвенел звонок, и я видел, как она входит в класс – бледная, как простынь, а за ее спиной слышатся смешки.

Твари. Твари бездушные; уроды. Сжимая кулаки, я смотрел, как она прячет лицо за своими кудрявыми рыжими волосами и увидел, что несколько слезинок упали в раскрытую тетрадь – быстро и почти незаметно.

Шариковая ручка в моей руке треснула.

Сорок пять минут ада – я чувствовал это. Видел по подрагивающим плечам и видел, по застывшей фигурке, когда ей в спину прилетел комок бумаги – наверняка какая-нибудь едкая записка.

«Ты еще заплатишь за это»: молча пообещал я.

Катька вылетела из класса вместе со звонком на перемену, оставив на столе тетради и учебники, а на спинке стула – свою смешную сумку, сшитую из лоскутков разноцветной ткани.