Дети Шахразады - Антонина Глазунова

Мечтательная улыбка слетела с лица банковского Казановы:

– Ну… дочку я не видел. Наверное, в отца. Так вот. Салма протягивает мне это кольцо и говорит: «Оно очень древнее. Досталось мне от бабушки, а той – от ее бабки. У нас в семье есть поверье, что оно спасает от бед. Сейчас у меня беда. Не спрашивай – какая. Я знаю, что оно стоит много денег. Продай его и отдай мне деньги. Я верю, что ты не обманешь меня, устаз!». Требовательно так говорит! Я отвечаю, что не торгую драгоценностями. А она настаивает. Всунула мне его и просит пятьдесят тысяч шекелей. Кругленькая сумма, а? Я не знаю, сколько оно стоит. Что делать?

Маша пожала голыми веснушчатыми плечами:

– Ума не приложу!.. Постой, должны же быть какие-то оценщики, продавцы антиквариата…

– Антиквариат? – Давид облегченно улыбнулся и обнял жену. – Ай да умница! Точно! В Алмазной бирже в Тель-Авиве есть оценщики. Завтра отпрошусь на работе и съезжу туда. Посмотрим, что они скажут. Может, это и не бриллиант вовсе, а подделка какая-нибудь.

– И я с тобой!

– А ты зачем? – Муж перестал обниматься и подозрительно покосился на загоревшуюся жену. – Мы там ничего не сможем купить, предупреждаю заранее.

– Да? – Она подавила тяжкий вздох. – Ну хоть посмотреть, потешиться… – Она горестно погладила кота, все еще с подозрением обнюхивающего вышитый мешочек. – Что, мой милый, тебе тоже не хватает приключений? Давно из окна не прыгал, разбойник?

* * *

Через пару дней скромный белый «фиат» подкатил к группе Тель-Авивских небоскребов, известных под названием «Алмазная биржа». Вполне солидное название. Да и современная архитектура выглядела так же, как алмазы, – чрезвычайно солидно, изысканно и очень дорого.

Давид ловко загнал машину на платную подземную стоянку, зеркальный лифт вынес их с Машей на поверхность перед центральными дверями, и по бордовой ковровой дорожке наши торговцы бриллиантами направились к темным стеклянным дверям в глыбе матового неотесанного мрамора. Маша почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд и плотнее прижалась к мужу – камеры слежения, укрепленные на стенах, поворачивались ей вслед, как дула автоматов. Вращающаяся, дымчатого стекла дверь заработала автоматически, едва робкая парочка подошла к ней, и медленно и неотвратимо завертелась, словно винт мясорубки. Все это напоминало супербоевик и, честно говоря, внушало тревогу.

В просторном, прохладном и сумрачном пустом холле к ним подошел корректный молодой человек, идеальной выправкой, улыбкой и фигурой похожий на манекен.

– Чем могу служить?

Давид объяснил.

– Минуточку! Я сейчас наведу справки. Прошу вас присесть…

Бордовые кожаные кресла были на редкость глубокими и прохладными. Сидящий погружался в них медленно и верно, как в гроб… Но Маша не успела додумать эту мрачную мысль и поделиться ею с Давидом.

– Прошу вас следовать за мной, вас ждут, – прозвучал голос «манекена». Давид негромко что-то сказал ему, и молодой человек с профессиональной улыбкой повернулся к Маше: – Госпожа, пока ваш муж занят, вы, наверное, захотите осмотреть выставку ювелирных украшений из-за рубежа? Это временная выставка, очень интересная!

Давид просто негодяй! А еще муж! Она так хотела посмотреть, как производится оценка, но это, видимо, не входило в его планы. Как он вежливо сплавил ее! Обманщик! Но не устраивать же здесь сцены! Особенно под дулами камер слежения.

– Благодарю вас! – Убийственный взгляд на коварного мужа. – Откуда, простите, выставка?

– Из России, из Санкт-Петербурга. Из музея «Эрмитаж»… – Молодой человек чуть сдвинул соболиные брови, вспоминая экзотическое название: – Из «Золотых…»… э…

– Кладовых, – любезно помогла ему госпожа, и живой манекен удивился ее глубоким познаниям.

Маша беззвучно гуляла по толстому вишневому ковру, покрывающему маленькие и уютные выставочные залы, любовалась изяществом статуэток Фаберже, разглядывала старинные тяжелые русские ордена, сплошь облитые алмазами, вздыхала, наслаждаясь причудливой игрой линий золотых диадем и колье, величиной грушевидных жемчужин и нежными акварелями на расписных фарфоровых вазах Петергофской мануфактуры.

Залы были затемнены, лишь искусная подсветка сияющих витрин придавала дополнительный блеск выставленному великолепию. Бывшая ленинградка бродила, вспоминая Эрмитаж, «безлунный блеск» белых ночей, мелодичный перезвон курантов на Петропавловке, тихий плеск Невы о гранитные спуски… Эх!.. Может, еще увижу когда-нибудь… Подумала, что, когда уезжала, не чувствовала боли расставания. Уезжаешь – как под наркозом. А потом он проходит, и становится все больнее и больнее… И тоска тягостна и неизлечима, как загадочная болезнь гемикрания, от которой болит полголовы… «О боги, боги мои, яду мне, яду!..».

Супруг появился примерно через час. Лицо непроницаемое, вежливая улыбка, осанка – как у корректного молодого человека. Видимо, атмосфера шлифует. Интересно, если того живого манекена отправить работать на поле или просто в столярку, долго бы он сохранял первоначальный лоск?

Давид подошел, рассеянно поцеловал жену в веснушчатую щечку, так же рассеянно оглянулся на сверкающие витрины:

– Ну, что ты выбираешь из всего этого великолепия, дорогая? Где тут касса? – Солнечно улыбаясь, он сделал вид, что потянулся за бумажником, хотя жена видела, что мысли супруга и благодетеля были где-то далеко.

– Как дела?..

– Пойдем, по дороге расскажу… – Он оглянулся на немногочисленных посетителей выставки. Взял жену под локоток и повел к выходу с ловкостью английского джентльмена.

Черт побери! Надо бы почаще бывать здесь, чтобы муж не забывал, как надо обращаться с дамой!

– Послушай, а почему ты, собственно, считаешь, что эта история с кольцом – продолжение истории с Хоснией? – спросила Машка по дороге к зеркальному лифту.

– Мне так кажется… Хотя ты права, может, это наши вымыслы. Просто никто и никогда не обращался ко мне с подобными поручениями, а тут вдруг все сразу. Слишком много наверчено, чтобы быть просто стечением обстоятельств… – Давид открыл дверь машины, пропустил внутрь жену, захлопнул дверцу и, обогнув машину, сел на водительское кресло. Долго перебирал связку ключей, внушительную, как у всех израильтян, думая о чем-то, потом продолжил: – Салма сказала, что кольцо выручает из беды. Беда эта – секретная, иначе она не попыталась бы решить ее одна, без мужа. Секрет, который мы знаем, – это беременность ее незамужней дочери. И хуже этой беды для бедуинки я не могу себе представить…

– Проблема нежелательной беременности решается очень просто, и тут не нужны деньги, – возразила Машка. Зажмурилась – «фиат», пофыркивая, медленно выкатился из полутемной подземной стоянки на ослепительный солнечный свет.

– Не совсем так. – Давид говорил, думал и рулил одновременно. Ну и муж у меня! Почти как Юлий Цезарь – делает три дела одновременно! – с восхищением отметила про себя доктор Ашкенази. – Во-первых, аборт запрещен мусульманскими законами. Поэтому ни один врач не возьмется его сделать в открытую. Значит, для операции нужны деньги. Во-вторых, она не может сделать аборт в родном Рахате или в его окрестностях – об этом тут же узнает вся округа. Значит, нужно куда-то далеко ехать, налаживать связи, жить в чужом доме или гостинице – это дорогое удовольствие. Взятка врачу – тоже не маленькая. Так что все сходится. Видимо, она считает, что пятидесяти тысяч ей хватит.