Роковые шпильки - Шерил Дж. Андерсон

– Что? – а я–то надеялась услышать: «Совершенно верно, дорогая мисс Форрестер», или что–нибудь, еще более поощрительное.

– Вы сказали: «Она оставила нож». Почему?

– Потому что Тедди был, хоть и вспыльчивым, но достаточно трусливым. Разъяренного мужчину он бы не подпустил к себе так близко, чтобы тот мог ударить его ножом.

Эдвардс вначале никак не прореагировал, потом медленно кивнул.

– Анализ пятен крови показывает, что Рейнольдс стоял в дверях своего кабинета, возможно, прислонившись к косяку, и был зарезан ударом сверху вниз, но под небольшим углом.

Я подняла руку, представляя, как это могло происходить.

– То есть, она ниже ростом, чем он.

Эдвардс посмотрел на мою руку. С ужасом вспомнив, в каком состоянии мои ногти, я быстренько спрятала ее на коленях. Глаза Эдвардса встретились с моими.

– Какой у вас рост?

Я уже готова была ответить, но в кои–то веки мои мозги сработали быстрее, чем язык.

– Простите?

– Какого вы роста?

– Вы что, надо мной издеваетесь?

Он не покачал головой, не улыбнулся, не отвел взгляд. Я чувствовала себя как Керри в тот момент, когда на нее вылилась свиная кровь[49]. Ну конечно, детектив Эдвардс пригласил меня сюда вовсе не потому, что я такая неотразимая. Он меня подозревает.

Я хотела было саркастически рассмеяться, но у меня получилось нечто среднее между рыданием и кваканьем. Щеки начали заливаться краской, делая меня похожей на огромную пурпурную лягушку. Какие выводы сделает из этого детектив? Примет за признание вины или все–таки сообразит, что я просто хотела его слегка притормозить, но вовремя остановилась, поняв, что в данный момент это было бы совершенно контрпродуктивно?

– Не знаю, что и сказать.

– Например: «Во мне пять футов семь дюймов»? – подсказал Эдвардс.

– Когда я босиком, во мне пять и восемь, но я покажусь еще выше, когда встану и уйду, – я взялась за сумочку и выставила ноги из–за стола, подготавливая свой эффектный уход.

Но прежде, чем я успела встать, Эдвардс положил руку поверх моей и прижал ее к столу.

– Пожалуйста, не устраивайте сцен.

– Я не устраиваю. Мне еще не принесли нож и вилку.

Он наклонился вперед и заговорил низким, требовательным голосом. Я тоже подалась вперед, ненавидя себя за это, но тем не менее сгорая от желания услышать, что он скажет.

– Мой опыт говорит о том, что когда какой–нибудь добропорядочный гражданин начинает изо всех сил помогать следствию, значит, у него самого рыльце в пушку.

– Тедди был моим другом, – прошипела я.

– Нет, тут еще что–то. – Он придвинулся еще ближе. Если бы такое происходило три минуты назад, я бы решила, что он собирается меня поцеловать. Но сейчас я заподозрила, что он принюхивается, нет ли на мне крови Тедди. – Рассказывайте.

Дорогая Молли, я сижу в «Карнеги Дели», офигенно сексапильный детектив держит меня за руку, и мне нужно срочно решить, что делать. Я могу сказать ему, что хочу участвовать в этом деле, потому что это поможет мне сделать карьеру, но тогда он решит, что я бессердечная стерва. Или я могу сказать, что хочу помочь, потому что он такой суперсексуальный, но в этом случае он подумает, что я вешаюсь ему на шею. Какой вариант грозит мне большим позором? С уважением, Сходящая с Ума.

– Я хочу написать об этом расследовании как бы изнутри и использовать этот очерк, как трамплин в своей журналистской карьере.

Будем смотреть правде в глаза. Предпринимать отчаянные усилия, чтобы добиться успеха в делах – значит демонстрировать энергию и предприимчивость. Делать то же самое в личной жизни – демонстрировать отчаяние и безнадежность. А этого мы не можем себе позволить.

Эдвардс неторопливо выпрямился и отпустил мою руку. Он смотрел мне в глаза, и я умудрилась ответить ему таким же прямым взглядом, в котором, надеюсь, в нужной пропорции смешивались обида и презрение. Не знаю, поверил ли он мне или играл, как кошка с мышкой, но в данный момент мне было на это наплевать. Единственное, что меня заботило, – как можно скорее убраться отсюда, сохранив какие–то остатки достоинства, пусть даже такие жалкие, как обрывки туалетной бумаги, прилипшие к подошве.

– Я могу уйти?

Не сводя с меня глаз, Эдвардс кивнул. Он не знал, верить мне или нет. Его проблемы.

Я наконец встала. Ноги не дрожали, и вообще я чувствовала себя увереннее, чем ожидала.

– Хорошо, что вы хотя бы отказались от версии неудачного ограбления.

Он кивнул, продолжая прокручивать что–то в уме. Испытывает ли он неловкость из–за того, что почти обвинил меня? Хорошо, если так.

– Мы обнаружили бумажник Тедди в мусорном баке возле подземного гаража. Кто–то воспользовался его магнитной карточкой, чтобы выйти через гараж, по дороге избавившись от бумажника вместе с деньгами и кредитками.

Иногда не произнести вслух: «Я же вам говорила», еще приятнее, чем произнести. Я уже отходила, когда появилась официантка с нашей едой и кофе. Поглядев на меня, она заметила сумочку.

– Уходите?

– Да.

– Возьмете ваш заказ с собой?

Я покачала головой:

– Оставьте ему. Он знает, что с этим делать.

Послав детективу Эдвардсу свою самую чарующую улыбку, я ушла. И ни разу не споткнулась.

Если подходить чисто математически, со своими коллегами по работе вы проводите гораздо больше времени, чем с семьей, поэтому ничего удивительного, что любая контора насыщена такими же бесплодными сплетнями, злопыхательством, мелкими распрями, конкуренцией и просто откровенным враньем, какие делают семейные сборища столь забавными. Но общая трагедия может объединить коллектив так же, как и семью, что, после некоторого замешательства, и произошло с кланом «Зейтгеста» при известии о смерти Тедди.

Когда в соответствии с ранее полученным приказом без пяти девять я в полной боевой готовности появилась в офисе, Ивонн встретила меня довольно холодно. Она затрещала о сочувствии, и об отзывчивости, и о кризисных временах – словом, жевала всю ту жвачку, которую, без сомнения, собиралась вставить в «совершенно исключительную статью» для следующего номера, а я смотрела на рот Ивонн, вспоминая, как изогнулась ее верхняя губа, когда она вчера обозвала Хелен сукой.

– Ты можешь понять? – фыркнула она в конце.

– Все, кроме того, почему ты назвала Хелен сукой, – отозвалась я.