Зимняя жатва - Серж Брюссоло

Они оттащили подальше от двери матрасы и подожгли их, не сомневаясь, что там кишмя кишат паразиты, которые скорее всего существовали лишь в их воображении. Вверх взметнулись желтые языки пламени, окутанные черным едким дымом, но этот костер словно придал им сил. Затем не меньше часа Жюльен ходил от колодца к хижине и обратно, таская наполненные до краев ведра с водой, отчего ладони сразу покрылись мозолями. Мать, подобрав юбку, со слипшимися от пота волосами, изо всех сил драила большой нейлоновой щеткой стены и пол. Вскоре в хижине приятно запахло мокрой древесиной. Жюльен принялся за мытье посуды, удаляя жир с утвари и котелков с помощью песка и дочиста ополаскивая их водой. Потом он наполнил большой чан и развел костер между несколькими камнями, что оказалось куда труднее, чем это описывалось в приключенческих романах: потребовалось немало усилий и огромное количество спичек.

Время шло, а они ничего не замечали. Когда стало смеркаться, при мысли, что они будут вынуждены ночевать под открытым небом, их охватила настоящая трудовая лихорадка. Стояла теплая погода, и никакой трагедии бы не было, но оба в глубине души испытывали непреодолимое желание довести уборку до конца и вступить во владение хижиной, словно от этого зависело их будущее: вот почему они продолжали работать с удвоенной энергией. В полуразвалившейся риге Жюльен нашел пучки соломы, которые перенес в новое жилище. Мать устелила ею еще влажный пол, как это делалось в Средние века, и соорудила лежанку, на которой они могли улечься вдвоем. Глядя на импровизированную постель, мальчик невольно подумал о кроватях, матрасах, одеялах и льняных простынях, хранившихся в доме. Да там их хватило бы на целую гостиницу, ибо дверцы шкафов еле закрывались под напором перин, подушек, пуховых одеял и валиков. А уж одежды-то, одежды! Сотни курток, рубашек, платьев, которые могли им сгодиться, особенно сейчас, когда оба были в грязи с головы до пят. Но, спохватившись, Жюльен прогнал глупые мысли. Во-первых, он дал обещание, а во-вторых, бомба-то действительно существовала. Опасная соседка, с ней шутки плохи! Правда, летом рай и в шалаше, а вот с наступлением зимы, когда придется жить в помещении, которое невозможно протопить, дело грозит принять иной оборот.

Войдя в ригу за очередным пучком соломы, Жюльен вздрогнул при виде сгорбленной человеческой фигуры, на которую он сначала не обратил внимания. Присмотревшись, он понял, что в самой глубине постройки на гвозде висит дедовский черный плащ, преображавший его в друида[18], когда тот отправлялся разгуливать по своим владениям. Выжженный солнцем, он давно потерял цвет и стал рыжим, но благодаря капюшону в полутьме сарая приобрел очертания призрака в черном, как гудрон, саване. Жюльен так и не решился до него дотронуться — например, взять, подцепить вилами, да и бросить в костер. Мать смогла бы, а он нет. Чтобы как-то оправдать собственную трусость, мальчик постарался убедить себя, что это, мол, добротная одежда, которой сносу нет, из толстой овечьей шерсти и что зимой они будут рады им воспользоваться, и поспешил уйти, прихватив пару охапок соломы.

Когда солнце окрасило горизонт в багрово-красные тона, Жюльен вдруг почувствовал, что от усталости не в состоянии двинуть рукой.

— На сегодня хватит, — объявила Клер. — Приведем себя в порядок, пока хоть что-то видно.

Подойдя к колодцу, они достали еще одно ведро, последнее. На мгновение их пальцы, державшие ручку, соприкоснулись. Мать сняла юбку, блузку и, оставшись в одной комбинации, принялась плескать на себя водой.

— Давай! — бросила она ему, отфыркиваясь. — Бери с меня пример. Скоро окончательно стемнеет, мы и лиц-то своих тогда не разглядим!

Мальчик разделся до пояса, сложил ладони лодочкой и погрузил их в ведро. От ледяной воды у него застучали зубы. Он вспомнил об индейцах, которые в гигиенических целях валялись в пыли, но решил, что мать вряд ли оценит такое мытье. Стараясь не смотреть на мокрую комбинацию, Жюльен проклинал себя за стыдливость, ведь он вышел из чрева этой женщины, из ее живота, почему же он испытывает стыд, глядя на ее тело? Разве не связывает их с Клер близость, в тысячу раз более сокровенная, чем та, что существовала между ней и ее мужем, Матиасом Леурланом? Все. С детством пора кончать — она сама так сказала.

Мокрые, выбивая зубами дробь, они побежали к хижине, возле которой между камнями еще теплился огонь. Мальчик опустился на колени и стал его раздувать, подбрасывая мелкие сухие ветки и щепки акации, найденные в риге. Акация считается плохим топливом, сборщики хвороста обычно ею пренебрегают. Должно быть, это единственное, что дед мог собрать на вырубках, поскольку сил делать вязанки самому у него не осталось. Ветки потрескивали в огне, разбрасывая целые снопы искр. Истинные горожане, мать и сын обладали способностью приходить в восторг от разных бесполезных вещей, и потому радовались этому фейерверку, который завораживал и казался им волшебством. Клер, скрестив руки на груди, потирала плечи. Пальцы и колени у нее покраснели оттого, что она долго скребла щеткой пол.

— Как хорошо, — произнесла она, и взгляд ее растворился в пламени. — Мне не хотелось сюда возвращаться, но с тобой все по-другому. Теперь здесь все наше — только твое и мое.

Они решили вскипятить воды для кофе и съели немного патоки, намазав ее на ломтики серого хлеба, который нашелся в чемодане у Клер. Сладкий аромат вызвал у них головокружение. Изготовленная из свеклы, коричневого цвета патока забродила, ее вполне можно было использовать в качестве самогонного сырья. От этого «лакомства» перехватывало горло, и они долго не могли напиться, то и дело погружая в ведро погнутую жестяную кружку. Мать стала процеживать кофе сквозь старое, с забитыми ячейками ситечко, которое нехотя, капля за каплей пропускало бурую жидкость. Пламя снизу освещало ее лицо. Жюльен смотрел на Клер, а в голове его теснились образы ковбоев на привале посреди пампы. Ночь постепенно вступала в свои права, надвигаясь со стороны леса и дегтем заливая поля. Луны на небе не было, и лишь крохотный огонек костра бросал дрожащие отблески на фасад заброшенной усадьбы. Жюльен постарался представить, что испытывал дед, лишенный крова по вине злосчастной бомбы. Ярость? Отчаяние? Он остался здесь, не решаясь покинуть свою территорию, свой замок. Выброшенный на улицу волею судьбы, Адмирал вцепился в принадлежавший ему клочок земли мертвой хваткой. Он видел, как поля постепенно покрываются чертополохом, люцерной и клевером, и скручивал железную проволоку, чтобы расставлять силки в собственных владениях, точно какой-нибудь голодранец-браконьер. Жюльен нашел с десяток таких ловушек, приготовленных для кроликов. Возможно, благодаря им и выжил Адмирал, это он-то, кто раньше отправлялся на охоту не иначе как с двумя ружьями «парди» и таким запасом патронов, что ими можно было перестрелять войско янычар! Расставлял силки, как обыкновенный мужик, которому в любую минуту может продырявить задницу сельский полицейский!

— Пошли спать, — предложила мать. — Завтра прикинем, что еще нужно сделать, уберем овощи, что-нибудь посадим. Вас не учили в пансионе работать на приусадебном участке? Я ничего в этом не смыслю.