Семейное проклятие - Кей Хупер

Лаура решила смириться с позой своей заказчицы и начала рисовать, краем уха прислушиваясь к тому, что говорила Эмили.

— Эта комната подойдет вам и для работы над настоящим портретом, Лаура. Здесь замечательное освещение. Хотя, может быть, как фон…

— Мы выберем фон перед тем, как писать портрет, но эскизы я хочу сделать в разных местах.

— Что ж, это разумно, — решила Эмили. — Кстати, сегодня за обедом вы встретитесь с несколькими членами семьи. Алекс, мой внучатый племянник, конечно же, в конторе; он будет нашим семейным адвокатом и сейчас почти все время находится на работе. А Энн, моя внучка, нынче занимается покупками. Вы познакомитесь с моей невесткой, Мэдлин. И с женой Питера, Кэрри.

Лаура смотрела на приятную улыбку старой леди и размышляла, можно ли перенести на холст этот ровный, почти равнодушный тон, столь неуместный в подобных обстоятельствах. Если это естественное для Эмили поведение, то это странно вдвойне.

— Я хотела бы, чтобы вы чувствовали себя у нас, как дома, Лаура, — продолжала болтать Эмили. — Когда вы не будете заняты портретом, вы сможете побродить везде и познакомиться подробнее с домом и садом. Я живу здесь шестьдесят лет. Этот дом мой. Здесь на всем лежит мой отпечаток: от подвала до чердака. Дом сможет много рассказать вам о моем характер!

— Думаю, что вы правы, — рассеянно пробормотала Лаура, пытаясь передать линию подбородка.

Эмили продолжала говорить о доме, о старых временах, о балах и приемах прошлого, о планировке сада и парка. Она говорила негромко, почти нежно, редко требуя ответа, и Лаура полностью погрузилась в работу. Девушка была поражена, когда Эмили неожиданно сообщила ей, что прошло уже два часа.

— Извините меня, — начала Лаура.

— Все в порядке, деточка, я прекрасно себя чувствую. Но я хотела бы проверить, готов ли обед, если вы меня отпустите.

— Конечно. Я пока останусь здесь и поработаю еще немного.

Эмили грациозно поднялась, будто не просидела в этом кресле в одной и той же позе целых два часа. Сегодня она была без трости.

— Можно мне посмотреть эскизы? — спросила Эмили.

Лаура немного поколебалась:

— Если вы не возражаете, Эмили, давайте подождем, пока я сделаю еще несколько набросков. Дайте мне время, чтобы войти в работу.

Эмили с улыбкой согласилась:

— Конечно, детка. Я вернусь через пару минут.

И она почти выплыла из комнаты. Оставшись одна, Лаура хмуро изучала свои рисунки. Нормально, решила она. Не видно руки гения, но и не так плохо. Она добавила кое-где тень, а в некоторых местах уменьшила ее, поработала с выражением глаз и наконец со вздохом отложила наброски. Эскизы не должны быть идеальными. Они предназначены для другой цели. Это подготовительная работа, чтобы познакомить художника с моделью.

Лаура смотрела на цветущие растения, не видя их. С того момента, как она приехала в этот дом, она пыталась не думать ни о чем, кроме своей работы. Но царящая здесь напряженная атмосфера произвела на нее сильное впечатление.

Дом казался нежилым. В нем не ощущалось человеческого присутствия. Это впечатление усиливалось тем, что Лаура не встретила никого, кроме Эмили. Даже входную дверь открыла ей сама миссис Килбурн. И хотя Эмили говорила о кухарке, которая готовит обед, и о горничных, которые убирают спальни наверху, за все это время до нее не донеслось ни единого постороннего звука.

Эмили ничего не сказала о Дэниеле. Дома ли он? Должен ли человек, в руках которого управление финансами такой состоятельной семьи, находиться в рабочие дни в своей конторе? Или для него приготовлен большой письменный стол в библиотеке? Он постоянно жил здесь, как поняла Лаура, хотя часто уезжал из Атланты по делам и иногда отсутствовал несколько недель или месяцев.

А сейчас он здесь?

Конечно, все, что знала Лаура, исчерпывалось сплетнями Кэссиди, в достоверности которых можно было сомневаться. Он не женат, это, по крайней мере, известно точно, и нет никаких сведений о том, есть ли у него любовница. Ему тридцать два года, хотя он выглядит старше. Его называют финансовым гением. И говорят, что у него решительный сильный характер.

Он здесь?

— Уже за работой?

Его низкий голос раздался так неожиданно, что Лаура вздрогнула. Дэниел стоял совсем близко, на расстоянии вытянутой руки; он подошел к ней тихо, по-кошачьи — Лаура не услышала его шагов. Он был одет менее официально, чем в прошлую встречу: в черные слаксы и белую рубашку с закатанными рукавами и распахнутую на груди.

Он волновал ее еще больше, чем тогда, хотя это казалось невозможным. Глядя на него, она почувствовала легкое головокружение, как бывает, если слишком быстро вскочить на ноги. Это чувство было и знакомым и странным, как эхо далеких впечатлений.

Сообразив наконец, что он ожидает ответа, она вернулась к действительности.

— Конечно. Ведь Эмили торопится получить свой портрет.

Он сунул руки в карманы и кивнул.

— Она всегда торопится. А вы хотите выяснить, можете ли вы стать настоящим художником. И каков приговор?

— Пока еще рано что-либо говорить. Я сделала несколько набросков.

Как Лаура ни пыталась, она не могла понять, что скрывает его взгляд. Непроницаемое выражение лица не выдавало ни мыслей, ни чувств. Думает ли он по-прежнему, что она была любовницей его брата?

— Вас все еще донимают репортеры? — спросил он.

Лаура пожала плечами:

— Пожалуй, нет. И полицейские тоже перестали беспокоить. Как они ни пытались, им не удалось доказать, что я встречала вашего брата до дня его смерти.

Дэниел улыбнулся:

— Все еще доказываете мне свою невиновность, Лаура?

Она прижала к груди эскизы, превратив их в щит.

— Мне неприятно думать, что вы мне не верите. Особенно теперь, когда я буду проводить столько времени под вашей крышей…

— Под крышей Эмили, — перебил ее Дэниел. — Пока она жива, этот дом принадлежит Эмили. Так почему же вам так важно мое мнение?

Она смотрела на него, потрясенная своими ощущениями. Ее тянуло к нему, как железо к магниту. Но она чувствовала стеснение, не страх, что-то другое, рожденное его внутренней напряженностью. Если он так непроницаем, почему она так хорошо знает, что скрывается за его внешним спокойствием?

— Лаура? Почему вам так важно мое мнение? — спросил он очень мягко.

— Потому, что важно, — прошептала она.

— Почему? Почему вас волнует, что я думаю?

Лаура слышала, как бьется ее сердце. Это биение отзывалось в каждой частице ее существа. Она могла бы поклясться, что удары ее сердца раздаются в комнате, как колокольный звон.

Выражение его глаз изменилось. Теперь в них была теплота, желание. Нет, больше, чем желание. В них была та же страсть, та же непреодолимая тяга, которая была в ней.