Петр Столыпин. Революция сверху - Алексей Щербаков

«Членами его назначались отставленные министры, генерал-губернаторы, послы, т. е. люди весьма пожилые и в большинстве для работы уже мало пригодные. Собственно для работы в Совете назначались в некотором количестве сенаторы, из наиболее выдающихся, однако и они не отличались молодостью, а со временем, так как звание члена Совета было пожизненным, переходили в разряд членов Общего собрания, т. е. увеличивали почти бесполезный балласт этого учреждения.

…

Конечно, среди членов Совета были и реакционеры, но таких было меньшинство. Значительно больше было индифферентов, применявших свои мнения к настроению верхов и больше всего опасавшихся оказаться не с тем мнением, с которым согласится верховная власть».

(В. И. Гурко)

А верховная власть это самое мнение само далеко не всегда имела…

Так что это учреждение являлось типичным болотом. В котором любая попытка реформы пресекалась хотя бы потому, что никому не нравилось нарушение спокойствия.

«Вообще в Государственном совете с необычайной яркостью и выпуклостью обнаруживались все особенности нашего государственного строя, напрасно именовавшегося самодержавным. В разрозненности министров, в их постоянных пререканиях, лишь редко проистекавших из-за личных счетов и видов, а основанных на различном понимании ими ближайших государственных задач, некоторые усматривали смягчение единоличного начала правления страной. Не раз приходилось слышать: “В этом состоит наша русская конституция”. Но это, по крайней мере, за последнее время, безусловно, неверно; фактически имелась кучка сменявшихся в пределах управления отдельными отраслями народной жизни олигархов и отсутствие единой, направляющей к заранее намеченной и ясно сознанной цели государственной власти. Олигархи эти в полном смысле слова расхищали государственную власть, превращая ее в нуль, так как и сами не могли себе присвоить хотя бы той части ее, которая относилась до дел, ими ведаемых».

(В. И. Гурко)

Но консерваторы подобного типа имелись не только в Государственном совете. В качестве примера можно привести двух весьма известных людей. Иван Логгинович Горемыкин, министр внутренних дел в 1895–1899 годах, председатель Совета министров Российской империи в 1906 году и в 1914–1916 годах.

Горемыкин являлся последовательным консерватором. Так, он выступал решительным противником любой сколько-нибудь серьезной аграрной реформы. Вообще-то против неё выступали многие. Как мы видели, для многих правых община являлась фетишем.

Но основа его консервативных взглядов заключалась в том, что этот человек был из тех, для которых главное – не особенно напрягаться. Ну, не хотелось ему лезть в конфликты – и он их старательно обходил. Собственно, о его деятельности никто ничего хорошего сказать не может. Разве что черносотенцы его любили. Но им-то особенно выбирать было не из кого. Горемыкина считали пустым местом и левые, и правые.

Другой персонаж также ни у кого не вызывал положительных эмоций.

Другой персонаж – Борис Владимирович Штюрмер. В 1916 году с 20 января по 10 ноября он был Председателем Совета и одновременно министром внутренних дел. Даже самые упертые монархисты не могут сказать о ним ничего хорошего, кроме того, что «он был предан Государю».

Хотя на самом-то деле Штюрмер являлся обыкновенным приспособленцем, старавшимся уловить, куда дует ветер. Вот что тогда писали о нем черносотенцы:

«Новый премьер поспешил отречься от солидарности партийной и расшаркаться перед “общественностью”, этим новым фетишем либерального словоблудия. Признак – далеко не утешительный, а если предшественник его устранился по разногласию о том, в каких пределах допустить безобразничать в предстоящую сессию Государственной думы, – то и вовсе плохой».

(К. Н. Пасхалов, идеолог «Союза русского народа»)

А вот реформатор Гурко:

«Штюрмер, несомненно, сыграл фатальную роль в русской истории, когда волею судеб был назначен в 1915 г., в самый разгар войны, председателем Совета министров и одновременно сначала министром внутренних, а затем иностранных дел. Каким образом достиг этот человек высшей степени власти, понять трудно, так как он никакими качествами, кроме выносливой и терпеливой хитрости, не обладал.

Служба этого типичного по беспринципности карьериста началась в Церемониальной части Министерства императорского двора. Достигнув должности помощника заведующего этой частью, он воспользовался неосторожным жестом своего начальника гр. Кассини, чтобы одновременно его спихнуть и самому занять его место. Ту же грубость он проявлял при тех ревизиях земских учреждений, которые на него возлагал Плеве, Причем однако, сами ревизии эти были произведены весьма тщательно и раскрыли многие несовершенства в деятельности осмотренных им учреждений, а составленные по этим ревизиям отчеты заключали богатый материал. От сослуживцев Зиновьева я слышал, что он отличался, с одной стороны, рабским следованием указаниям и желаниям начальства, в своем усердии пересаливая их указания, а с другой стороны, каким-то непреодолимым духом противоречия ко всем предположениям, высказываемым его подчиненными. Свойство это было настолько общеизвестно, что докладывавшие ему нередко высказывали предположения, обратные тем, которые они хотели бы осуществить, уверенные, что по духу противоречия Зиновьев именно на последних и остановится».

Характерно, что подобные персонажи пришли к вершинам власти после гибели Столыпина. Больше никого у царской власти не имелось.

* * *

Но имелись и идейные консерваторы. Они полагали, что предлагаемые проекты реформ ничего хорошего России не принесут. В частности, они решительно отвергали идею разрушения общины. Главным их аргументом являлось, что это будет уже совсем иная страна…

Самым известным из таких людей был обер-прокурор Священного Синода Константин Петрович Победоносцев, идеолог «подморозки» Александра III. Его называли «консервативным народником». То есть он тоже полагал, что у России особая судьба. И он, как и народники, верил в крестьянство. Но если революционеры полагали, что крестьяне готовы чуть ли не завтра перейти к социализму, то Победоносцев считал, что они преданы царю-батюшке, что они живут эдакой патриархальной семьей и что самое главное – надо не допускать туда растленных идей.

Причем под растленными идеями понимались не только и даже не столько революционные. Победоносцев к революционерам относился не так уж и плохо – полагая, что они честные, но искренно заблуждающиеся люди, которых можно перевоспитать. Зато он искренне ненавидел капитализм.

«В экономической сфере преобладает система кредита. Кредит в наше время стал могущественным орудием для создания новых ценностей; но это средство сделалось доступно каждому, и при относительной легкости его употребления далеко не все создаваемые ценности получают действительное значение и служат для производительных целей: большею частью создаются ценности мнимые, дутые, для удовлетворения случайных и временных интересов, с расчетом на внезапное обогащение. Вследствие того успех каждого предприятия не в той мере, как бывало прежде, зависит от личной деятельности, от способности, энергии и знания предпринимателя: в общественной и экономической среде около дела образовалось великое множество невидимых течений, неуловимых случайностей, которых нельзя предвидеть и обойти».