Сопротивление большевизму. 1917-1918 гг. - Сергей Владимирович Волков

втором этаже, сейчас же рядом с выходом, – ответил поручик, направляясь в темень двора.

«Броневик есть, а около него ни души», – почему-то вспомнил я, когда стал подниматься по ступенькам в темный вход. Юнкер связи, нащупав ручку двери, открыл ее. Перед глазами оказался длинный, сравнительно узкий коридор первого этажа.

В коридоре пахло тем запахом, который так присущ стенам казарм.

– Здесь караул помещался до революции, – сообщил юнкер связи, очевидно заметив, что я повел носом.

– А теперь где? – улыбнувшись наблюдательности юнкера, справился я.

– В Портретной галерее. Но часть и здесь. Здесь, от наружных ворот. А здесь налево – патроны выдают, – указал он первую дверь левой стороны.

– Постойте. А нам уже выдали?

– Никак нет. Патронов не хватило! Но теперь новые доставлены и их будут выдавать.

Но вот и капитан Галиевский. Я подошел с докладом.

– Александр Петрович! Очень рад, милый, вас видеть. Хорошо еще, что хоть так кончилось. С этими представителями власти у меня уже опухла голова. Но в добрый час теперь назначен комендантом обороны Зимнего. Вы уже знаете это? Да? Я очень успокоился душою, когда узнал, что назначили Ананьева[20]. Лишь бы не оказалось поздним это единственно разумное до сих пор мероприятие со стороны правительства и Главного штаба. Сколько и чего только, дружок, я вам не перескажу потом, вы диву дадитесь. Одним словом, я пришел к заключению, что Керенскому надо было передать власть Ленину. Но как это сделать? Подождите, вы сами в этом убедитесь! А ведь сам исчез, оставив несчастных дураков сотоварищей расхлебывать кашу, которой, пожалуй, подавятся, а никак не расхлебают. Правительство – это какие-то особенные люди. В частности, многие на меня произвели сильное впечатление. Я убежден, что их здесь обрабатывают самым бессовестным образом. Около них все время вертятся какие-то темные личности, да кое-кто и в среде их далеко от этих не ушел. Но все же оно дитя перед улизнувшим главноуговаривающим. Еще вчера, мороча людей в Совете Республики, в этом сборище козлищ, клялся умереть на своем посту, а сегодня, переодевшись, как рассказывают наши, сестрою милосердия, удрал из города. Учуял, что его песня все равно к концу идет. Так хоть бы чести хватило слово сдержать, других не подвести, так нет, он и товарищей предал. А те и сейчас все еще верят в него, а может быть… знают, да считают за лучшее молчать. Ну да я решил их по совести защищать. Александр Георгиевич тоже того же мнения. У нас решения не меняются, не правда ли? А если дать восторжествовать Ленину без сопротивления, то народ никогда не разберется, где черное и где белое, кто его друг и кто ему готовит ярмо беспросветного рабства. И вот для этого мы должны погибнуть здесь. И теперь я уже вижу, что это неизбежно, что нашим прежним расчетам не осуществиться. Что же делать, не мы – так другие, но начать мы должны. Да, тяжелая расплата за наш невольный грех. Это тяжело говорить. Лучше идемте, посмотрим, не пришел ли Александр Георгиевич, – вставая с диванчика комендантской комнаты, закончил Галиевский.

– Да, да, дорогой капитан, именно все так, как вы говорите. Вот если останемся живы, я расскажу вам о своих наблюдениях и выводах. А если бы Бурцеву[21] об этом рассказать. Старик стал бы волосы рвать за свое проклятое дело благословения революции. И хотя он начинает опоминаться последнее время, но это еще далеко от искренности: до нутра у него еще не дошло сознания. Ну да провались они все в болото. А вот мне патронов надо, господин капитан. У кого их можно потребовать?

– У вас полевая книжка есть, так вы напишите требование и получите в караулке, а я побегу посмотреть, что делается на площади у ворот. Место встречи – комендантская, – уже на ходу крикнул капитан.

– Слушаюсь, – ответил я вдогонку, принимаясь выписывать на листке из полевой книжки требование на патроны для юнкеров 2-й роты.

– Пришлите мне фельдфебеля 2-й роты Немировского, – отдал я приказание, поймав одного из проходивших юнкеров 1-й роты.

– Слушаюсь, – ответил тот и побежал исполнять полученное приказание, а я продолжил дальше возиться с полевой книжкой, но уже занося в ее вторую половину, в отдел моих впечатлений и наблюдений, схему происшедшим встречам.

«Юнкера говорили еще о Петербургской и Ораниенбаумской школах, – писал я, стараясь оттенить легкими штрихами наибольшие выпуклости общего рельефа. А если свершится чудо, и я уцелею, то расшифрую записанное. – Это даст козыри обществу Анны Петровны для конкурсной с Бурцевым и борьбы с батмаевцами».

Удовлетворенный записью, спрятал полевую книжку в боковой карман пальто. Между тем прибывали приемщики из школ, отчего на душе становилось весело.

«Заработали! Ну давай Бог! В добрый час!» И я выскочил в коридор, а из него на двор. Двор гудел. Возгласы команды, споры, смех. Все это напоминало бивуак, а направо через решетчатые верхи ворот светились кое-где огоньки в здании Главного штаба… Мимо прошла команда юнкеров 2-й Петергофской школы, направляясь к выходу из дворца. «На смену дозоров пошли», – догадался кто-то. «Ну а что мы делать будем?» – не решаясь прямо спросить меня, начали задавать юнкера друг другу вопросы при моем появлении, в расчете вызвать меня на высказание каких-либо соображений.

– Счастливчики идут. Право, чем скорее, тем лучше. Ну вот вы вечно панически настроены, а я так убежден, что придет утро, а мы вот будем сидеть в резерве. Вот увидите, что ничего не случится. Не забывайте, что Керенский, теперь это не секрет, отправился к армии и к утру войдет в Питер. И поверьте, эти господа все учитывают и, конечно, в ночь, раз за день ничего не успели сделать, рассеются так же быстро по своим норам, как неожиданно и выползли из них.

– Неожиданно! Когда еще за несколько дней до сегодня пресса называла час начала их действий. Вы эсеры просто… – кто-то старался оспорить мнение говорившего.

– Бросьте разговорчики, господа, не мешайте, пока возможно подремать, – неслось с высоты полениц, где кое-кто умудрился даже всхрапывать, не смущаясь твердостью дров.

– А я вас ищу, Александр Петрович, – вырос передо мною с восклицанием поручик Скородинский, очевидно узнав меня по любимому мною мурлыканию рылеевского «Часового», привязавшегося к моему языку чуть ли не с одиннадцатилетнего возраста.

– Вам есть задание, – продолжал он. – Капитан Галиевский приказывает отвести роты на предназначенные им места по разработанному начальником школы плану обороны дворца на случай нападения на него каких-либо групп восставших, явно не предполагающих наткнуться на такое сопротивление, как юнкерские батальоны. Вам приказано занять