В поисках белой ведьмы - Танит Ли

В Эшкореке я занимался боем на мечах, это так же популярно там, как и уроки музыки. А малоподвижный образ жизни я вел недолго и умения не потерял. Но план держать его на медленном огне сразу выскочил у меня из головы. Он нападал, как нападает змея — быстро, неожиданно, смертельно. Клинки встретились, и сила их удара сотрясла мою руку до плеча. Раскаленные докрасна колпаки на факелах осветили его лицо, полное решимости, которое мне не надо было видеть. Он не ненавидел меня — им владело более определенное чувство. Было бы удобнее иметь дело с ненавистью.

Он ударил меня в бок.

Удар не смертельный, но очень сильный. Мы сражались, передвигаясь по площадке, отступая и вновь наступая. Сталь, лизнувшая мою плоть, привела меня в неистовство. Никому не понравится быть обманутым, да еще когда считаешь, что обманываешь сам.

Я закрыл рану, как дверь. Не знаю, заметил ли это Сорем, так как я дал ему возможность отдохнуть.

Я отбросил его назад, мой клинок двигался как два или три метеора, а он усмехнулся, отступая.

— Лучше, — сказал он. — Лучше, мой Вазкор, — и он отпрыгнул в сторону, так что только самый кончик меча задел его плечо.

— Сейчас будет еще лучше, — сказал я и, снизу обойдя его защиту, ударил его по руке. Еще пять минут назад я не собирался этого делать, но мое воинское прошлое быстро возвращалось ко мне.

Я не хотел его убивать, и, может быть, мне и не следовало это делать, хотя сейчас, заварив кашу, не приходилось жалеть масла.

Когда он приближался ко мне, я услышал хрип позади светильников. Этот звук не насторожит вас, если только вы не слышали его раньше — тут уж вы его ни с чем не спутаете — хрип, который издает человек, когда нож перерезает ему горло.

Сорем тоже его узнал. Тотчас мы отскочили в стороны друг от друга, вглядываясь в темноту за мерцающим раскаленным железом. Перед лицом быстро меняющейся реальности нам пришлось отложить нашу соответствующую всем правилам дуэль.

Они не заставили себя долго ждать — эти четырнадцать человек в черном.

Сорем привел с собой четырех человек, я — только одного. Если мы и ожидали предательства, то лишь друг от друга. Но перед нами стояли четырнадцать человек, незаметно подкравшихся к нам, одетых для ночной работы, а у их ног лежало четверо мертвых джердиеров, офицеров Сорема, уложенных рукой профессионала. Один Лайо стоял, невредимый, и глядел на меня разинув рот.

Один из людей в черном плаще вышел вперед.

— Господин принц, просим прощения за то, что прервали. — Затем он повернул ко мне свое лицо — пятно потрепанных, затертых черт, лицо, которое я уже встречал у профессиональных убийц. — Чудотворец, и у вас просим прощения. Но я наблюдаю за дуэлью, и она мне показалась вялой. Может, вам пригодится моя помощь, чтобы избавиться от этого принца? Что, если два моих человека подержат его, пока вы его проткнете? Это гораздо менее утомительно; я думаю, вы согласитесь. — Он щелкнул пальцами и кто-то кинул ему бархатный мешочек, в котором что-то звякнуло. — А потом, вот еще что. Мы слышали, ваши цены высоки. Мой хозяин, боюсь, безымянный, как все хорошие хозяева, предлагает вам сотню связок золотых монет, вот в этом мешочке. Можете их пересчитать. Вы, конечно, понимаете, что, убив члена королевской семьи, разумнее будет покинуть город? Хотя я могу добавить, что император недолго будет плакать по нелюбимому сыну. Скажем, три или четыре месяца, и вы получите прощение.

Очевидно, они тоже сомневались, убью ли я Сорема. Оказалось, кто-то очень хотел, чтобы его убили. Они собирались помочь мне в этом и взвалить вину на меня. А позже, возможно, заставить и меня замолчать, чтобы сохранить невинность их повелителя. Я беру дорого? Может даже еще дороже, чем они предполагали.

Я взглянул на Сорема. Он думал, что для него все кончено, однако стоял, бросая нам вызов; его голубые глаза метали молнии, и он был готов многих забрать с собой во тьму.

— Вот что, господин, — сказал я черному плащу, — я ценю вашу любезность, но предпочитаю сам платить по своим счетам.

Я взмахнул мечом и, воткнув ему в живот, повернул; мне показалось, его боль доставит удовольствие этим людям. Когда он упал, корчась и крича, я высвободил Силу, поднявшуюся во мне. Этот белый свет Силы вылетел из моих ладоней и глаз, наполовину иссушив и оглушив меня.

Когда мой взгляд прояснился, я увидел десять трупов, раскинувшихся на траве, а трое, которые не погибли, с ножами набросились на Сорема. Казалось, во мне сейчас не осталось энергии, к тому же он был среди них, и я мог задеть и его. Борясь, черные плащи визжали от ужаса, но не отступали от решения убить Сорема.

Меч — плохое оружие против ножей, он слишком большой и медленно движется. Я подбежал, оттащил одного человека и располосовал ему горло. Еще один бился на лезвии меча Сорема, пытаясь освободиться и продолжая жить, несмотря на смертельную рану. Сорем держал его на расстоянии, отбиваясь ногами от третьего, лежавшего на земле. Когда Сорем упал, раненый тоже повалился, вырвав меч из рук принца. Сорем повернулся и увидел, что лежавший на земле человек опять поднялся и приготовился бросить нож. Бледная молния ударила из глаз Сорема, та самая, которая раньше поразила меня. Жутко было наблюдать, как это делает другой. От удара черный плащ откатился в сторону и грудью напоролся на свой собственный нож. А Сорем рухнул на колени и уронил голову, как загнанная гончая.

Мертвые лежали повсюду. Один Лайо остался жив, но он удрал. Я не мог его за это винить.

Я быстро осмотрел людей в черных плащах. Я даже нашел мешок «золота», проверил его и обнаружил, что он был полон камешков и медяшек, с которыми играют дети.

Внезапно ночь стала тихой, даже море сдержало свое дыхание. Затем к востоку и к западу от нас снова запели соловьи, четыре или пять из них, безразличные к битвам людей и имеющие на это полное право.

Сорем немного пришел в себя и с усилием сел, прислонившись спиной к можжевеловому дереву. Я не знал, каких возможностей они достигали после жреческой подготовки в храмах на южной окраине города. Мог ли он залечить свои собственные раны? Рана на руке, которую я ему нанес, еще кровоточила, рукав был алым от крови. Поразив последнего из носивших черные плащи своей силой, он и сам упал полумертвым. С некоторым удивлением я осознал, что не чувствую слабости, как раньше, когда я пользовался Силой для того, чтобы разоружать своих противников, а не для того, чтобы убивать их. Кажется, в гуманности я превзошел сам себя.

Я подошел к Сорему, а он сказал:

— Должно быть, какой-нибудь бог над нами смеется.

— Какой-нибудь бог всегда смеется. Одного того, что ты в них веришь, достаточно, чтобы они смеялись.

— Что теперь? — спросил он.

— Если можешь, залечи свою рану, если нет, то давай я это сделаю.

— Сможешь? — спросил он и чуть улыбнулся. Я видел, что он не может сам себе помочь, и, положив свою ладонь на его руку, стал смотреть, как затягивается и обновляется кожа, пока под ржавым от крови рукавом остался только крошечный голубоватый шрамик. Некоторое время он смотрел на него, а затем сказал: