9 подвигов Сена Аесли. Подвиги 5-9 - Игорь Мытько

— Ф-ф-ф, — произнес Асс, пытаясь свистнуть: один из последних ударов Клинча вогнал служебный свисток ему в рот почти по локоть.

— Хочиче об эчом поговорич? — криво улыбнулся Харлей: в схватке ему вывихнули челюсть.

— Тяжело в учении, раз, два, легко в приключении, два, раз, — прохрипел Клинч: завхозу все-таки сбили дыхание и вдобавок свернули нос.

— Стих лязг клинков, бойцы устали, простерлась тишина над полем брани, — пропел Бальбо, весь в синяках и счастливый донельзя: избиение вернуло ему воображение.

— Кто! — каркнул опустившийся на плечо ректора ворон. — Кто мне объяснит, что здесь происходит?

— Я объясню, — сказал Браунинг, опережая Рюкзачини. — Но сначала уставшим бойцам стоит посетить мадам Камфри.

Бойцы привычно построились гуськом и направились к Медицинской башне. Возглавлял процессию Югорус Лужж, а замыкал — отец Браунинг. Правда, недолго: завидев движущуюся очередь, к ней быстренько пристроился дежурный преподаватель Развнедел[33].

Поэтому когда через пять минут четверо детей притушили злосвет, обезвредили подписки о невыезде и уверенным броском пересекли школьный двор, этого никто не заметил.

Частник, которого первокурсники поймали за оградой Первертса, Сену сразу не понравился.

Тормознул водитель тачки с такой готовностью, будто увидел друзей детства. Но затем мрачно оглядел пассажиров и огласил список мест, в которые он не поедет ни за какие деньги. Выяснив, что детям не нужно ни в Саутгемптон, ни в Осло, ни в Mytishchi, частник помрачнел еще на 27 процентов и приступил к торговле.

Запряженные в тачку призрачные лошадиные силы фыркали и норовили раствориться в ночной мгле. «Вот я вас!» — прикрикивал на них возница и поднимал цену до двухсот, потом опускал до ста, потом уточнял, чего ста — косых или гринов. При этом он постоянно повторял, что время — деньги и так эмоционально бил шапкой оземь, что дети (кроме воспитанной Амели) непрерывно чихали от поднятой пыли.

— Ну так сколько вам нужно?! — не выдержала Мергиона.

— Да кто ж меня знает, — признался частник. — Это ведь как посмотреть, тут прогадать нельзя. Сто гринов — это мало. Сто косых — много.

Он задумчиво подбросил вверх кнут, попытался его поймать, уронил, полез под экипаж.

— Сложно со мной, — сообщил он с земли. — Мне сколько ни дай — или много, или мало.

Когда, наконец, сошлись на сотне, состоящей из пятидесяти косых и пятидесяти гринов, и дети забрались в дребезжащую тачку, водитель спросил:

— А куда едем-то?

— В Стоунхендж, — ответила Мерги.

— Вот я вас! — ответил водила, сплюнул через выбитый зуб и рывком поднял тачку в воздух.

Дети уцепились за борта и друг за друга. Колымага кренилась, виляла, подпрыгивала на каждой воздушной яме и колдобине. Водитель же, вместо того чтобы следить за дорогой, делился ценными сведениями о сложной личной жизни, грабительских ценах на призрачный овес и произволе медведей из ГАММИ[34].

Амели какое-то время из вежливости поддерживала разговор, охая и качая головой, но вскоре страстное желание чихнуть привело ее в состояние оцепенения.

Водитель оборвал рассказ о тяготах и лишениях на полуслове и крикнул:

— Посмотрите налево!

Все посмотрели налево.

— И что? — спросил Порри.

Водитель захихикал.

— Ничего. На эту примочку все попадаются. Посмотрите направо!

На этот раз на примочку попалась только Амели.

— Ой, что это?

Справа громоздились несколько покореженных тачек, художественно въехавших одна в другую. Мощный злосвет бросал на ржавую конструкцию тревожные красно-синие лучи.

— Наглядная агитация, — объяснил водитель. — ГАММИ поставила, чтобы, значит, на сознательность давить. Дескать, смотрите, что с вами будет, если правила нарушать станете. И сколько наших побилось, на эту дрянь засмотревшись, эх... Эх, полным-полна коробочка!

Видать, пригорюнившись, возница принялся горланить песни на непонятном языке.

— Это датский? — спросил Порри.

— Нет, — прогундосила Амели, зажимая нос руками. — Я знаю. У меня дедушка датчанин. Он таких песен не пел.

— Тогда что? Голландский?

— Нет. У меня двоюродный дедушка голландец.

— Норвежский?

Амели покачала головой.

— Дедушка?

— Нет. Просто это не норвежский. Это вообще не язык, какие-то горловые звуки... Это... да это же Летучий Горландец!

Пассажиры вздрогнули, водитель взял душераздирающую горловую ноту, потусторонние лошадиные силы дернулись, едва не свалив экипаж в штопор, но, к счастью, уперлись в воздушную пробку.

О Летучем Горландце ходили самые дурные слухи. Рассказывали, что он возил неопытных путешественников кругами и высаживал почти на том же месте, где они садились. Еще говорили, что он заманивает туристов в непроходимые кварталы, а потом требует два счетчика, чтобы вывезти их оттуда. Сен присмотрелся. У их водителя был один счетчик, но багажник подозрительно громыхал.

Аесли наклонился к водителю и строго произнес:

— Нам в Стоунхендж.

— Во как! — удивился водитель. — Что ж ты раньше молчал?

— Я же сказала, что нам в Стоунхендж! — возмутилась Мерги.

— Так то ты, — парировал Горландец. — А он — молчал. А куда в Стоунхендже-то?

— Ну, куда... — Сен потер макушку, — где-нибудь в центре.

— Ага, — водитель задумчиво надул щеки. — А где у него центр?

— Посредине! — Мергиону начал раздражать бестолковый Горландец.

— Стоунхендж, стало быть. Ишь чего... А как туда проехать, знаете?

Аесли похолодел. Вопрос «А как туда проехать?», заданный на полпути, означал начало самой изуверской примочки Летучего Горландца. Теперь на каждой развилке водитель будет небрежно интересоваться, куда поворачивать, а пока пассажиры соображают — проскакивать поворот, сокрушенно качать головой, говорить «уже проехали, жалость какая», мчаться десяток миль до ближайшего разворота, разворачиваться, возвращаться к развилке...