Мэрилин Монро - Дональд Спото

Тем временем Питер Леватес быстро понял, что их кинокомпания, прерывая съемки картины «С чем-то пришлось расстаться» и теряя Монро и Мартина, теряет также то, что заработала бы благодаря превосходной рекламе, которую сделали снимки актрисы, выполненные в ходе работы над сценой около бассейна, а также фотографии Мэрилин, скрывающей и одновременно демонстрирующей свою наготу, — потрясающие цветные фотопортреты, уже тогда разошедшиеся по всему свету. Когда же и где этот фильм будет распространяться? — спрашивали все. Что касается затрат, то актрису Ли Ремик студия привлекала вовсе не по какой-то льготной цене со скидкой: ее гонорар должен был составить восемьдесят тысяч долларов, а километры пленки, полученной на протяжении пятнадцати съемочных дней, приходилось выкидывать в корзину. В конце концов, легче было бы найти деньги на совершенно новый фильм.

Итак, деловые переговоры о возможном возобновлении картины «С чем-то пришлось расстаться» были предприняты (тут Голливуду причитаются бурные аплодисменты и выкрики «браво!») уже через неделю после увольнения Мэрилин, как только с Холом Кантером[485]начали беседовать на тему переработки всего сценария. Одновременно состоялось множество телефонных разговоров и совещаний, имевших целью установить, как можно будет снова привлечь Мэрилин Монро и Дина Мартина к участию в картине «С чем-то пришлось расстаться» в октябре, когда Мартин закончит съемки в своем очередном фильме. «После того как Леватес заявил, что собирается выгнать Мэрилин, — рассказал Наннелли Джонсон, — я позвонил ему и предложил: раз уж он кого-то непременно хочет уволить, то это должен быть режиссер. Ведь людей в кинозалы привлекает Мэрилин, а вовсе не данный господин». Об этих и подобных вопросах на протяжении всего июня и июля велись дискуссии — невзирая на протесты Гулда, который вместе с уходом Скураса вышел из состава правления «Фокса».

Тем временем Мэрилин отнюдь не угрожала бездеятельность, поскольку не прекращались переговоры на тему других кинокартин с ее участием. Кроме того, шумиха вокруг «Фокса» и последующие известия о возобновлении переговоров привели к тому, что чуть ли не каждый американский журнал обращался к ней с просьбами об интервью и нескольких фотографиях. На часть таких просьб она откликалась положительно и тогда обычно просила своего хорошего друга Аллана Снайдера сделать ей макияж. Примерно в то же время Трумэн Капоте (который отлично ориентировался в грязных делишках, связанных с хроническим злоупотреблением наркотиками) с удивлением констатировал, что «Мэрилин никогда не выглядела лучше... в ее глазах явственно рисовалась большая зрелость. Она уже не прыскала смехом, как прежде». Сама Мэрилин сказала тогда: «Передо мной простирается будущее, и я не могу его дождаться».

23 июня, через неделю после второго визита к Гардину, от кровоподтеков не осталось даже следа, и Мэрилин встретилась с фотографом Бертом Стерном, представлявшим журнал «Вог», на первом из пяти сеансов съемок, намеченных с этого дня и вплоть до 12 июля; она провела также три дня (с 29 июня по 1 июля) на пляже в Санта-Монике, позируя фотографу Джорджу Баррису из журнала «Космополитэн». Будучи уверенной, что лучше всего она выглядит, когда позирует, а не играет в фильме, и гордясь своей гибкой девичьей фигурой, Мэрилин являла собой самую терпеливую и готовую к сотрудничеству фотомодель и чувствовала себя абсолютно свободно рядом со своим любовником — фотоаппаратом, для которого ей не требовалось заучивать диалоги. Во время этих длительных сеансов Мэрилин, чтобы вызвать всеобщее восхищение, надевала норковую шубу, потом, скинув ее, весело прыгала и резвилась в бикини, а также позировала полуобнаженной, укутавшись в почти прозрачную вуаль, наброшенную на белую ткань.

«Она была очень естественной, в ее поведении не было ничего от аффектированного образа действий кинодивы, — отметил Стерн. — Ей были присущи редкие достоинства, с которыми мне до этого никогда не приходилось сталкиваться, — она умела позировать так, словно, кроме меня, никого на свете не существовало. Мэрилин полностью отдавалась тому, что делала, и становилась грубой или нетерпеливой лишь тогда, когда была уже по горло сыта необходимостью позировать в отлично сшитых и модных нарядах, как того хотел "Вог". Она не производила впечатления нервничающей или несчастной: попивала себе "Дом Периньон" и была в восторге от того, что занимается делом, которое ей нравится больше всего».

«Пожалуй, я недурно выгляжу в свои тридцать шесть лет?» — спросила она у Стерна, закрывая обнаженный бюст прозрачной шалью. Джордж Мастерс, который во время сеансов Мэрилин со Стерном занимался ее прической, вспоминал, как актриса тогда «сказала, что никогда в жизни не чувствовала себя лучше, а выглядела она просто фантастически — ослепительная и неземная. Всю неделю эта женщина очень много говорила о будущем. У нее не было времени размышлять о прошлом, даже о совсем недавнем».

Рассуждая насчет своего возраста и перспектив, Мэрилин искренне и без всякой скованности или стеснения призналась журналисту:

Мне исполнилось тридцать шесть лет. Мне это не мешает. Считаю, что у меня хорошие виды на будущее и я должна как можно лучше использовать представляющиеся шансы — точно так же, как и всякая иная женщина. Поэтому, когда мне доводится слышать всю эту болтовню насчет того, что я, дескать, вялая и нерадивая, что часто заставляю людей ждать себя, то прошу не забывать — я тоже жду. Жду на протяжении всей жизни.

Далее она продолжала — так же спокойно и чистосердечно, но уже в другой тональности. На мгновение складывалось впечатление, что это Шери живьем выскочила из сцены в «Автобусной остановке» и наново воплотилась в Мэрилин:

Вы не представляете, как это бывает, когда у тебя есть все то, что имеется у меня, а ты не можешь назвать себя ни любимой, ни счастливой. В жизни я всегда хотела только одного: быть сердечной с людьми и чтобы они были сердечными со мной. Это честный обмен. К тому же я — женщина. Я хочу, чтобы мужчина любил меня всем сердцем, — так же, как мне хотелось бы любить его. Я пыталась, пробовала, но до сих пор такой любви у меня не случалось.

Репортер, естественно, расспрашивал актрису о ее замужествах, но Мэрилин, как всегда, сохраняла в этих вопросах полную конфиденциальность. Джо был в ее ответах «мистером Ди Маджио», а Артур — «мистером Миллером», и она не позволила втянуть себя в разговор о своей личной жизни. Как вспоминал Аллан Снайдер, в течение пятнадцати лет их знакомства он ни разу не слышал дурного, невежливого или мстительного слова ни об одном ее бывшем муже или любовнике, равно как и о людях, которые были связаны с ней профессионально и оказались нелояльными. «Сама мысль о Мэрилин Монро, созывающей пресс-конференцию для того, чтобы публично осыпать кого-то бранью или обвинениями, смехотворна. Как бы не так! В жизни она не сказала бы плохого слова ни другу, ни журналисту!» Мэрилин также никогда не переносила сложных отношений с каким-то человеком на членов его семьи: скажем, 19 июля, желая показать свою благодарность за заботу о ней в период отсутствия Гринсона-старшего, Мэрилин пригласила к себе Дэна и Джоан (причем, следует заметить, без родителей), чтобы ужином отметить день рождения последней.