Пересадочная станция (журнальные иллюстрации) - Клиффорд Саймак

Но причин задерживаться вроде нет. Надо улетать. Я улечу и попытаюсь еще раз.

Нет, не то. Если бы я прибыл во второй раз, старый Джон Саттон узнал бы о этом. О каком втором разе может идти речь, если в письме указано именно сегодняшнее число, и именно в этот день Джон Генри Саттон говорил с человеком из будущего?

Саттон покачал головой.

Что-то случится, понял он. Что-то должно такое произойти, из-за чего я не смогу вернуться обратно. Почему-то мне придется украсть одежду и наняться на уборку урожая. Потому что схема установлена раз и навсегда.

Размышляя, Саттон еще раз пнул ногой гаечный ключ, развернулся и пошел вниз, к реке. Оглянувшись через плечо, он увидел, что Джон Генри Саттон, опираясь на палку, спускается на пастбище…

Глава 38

Три дня Саттон пытался освободить корабль из-под толщи песка, который нанесло предательское течение. Когда три дня бесплодных попыток истекли, он признался себе, что положение практически безнадежно — течение приносило новые тонны песка быстрее, чем ему удавалось убирать.

                                   

Тогда Саттон сосредоточил свои усилия на расчистке входного люка и через день достиг цели.

Он устало прижался к обшивке.

Будем бороться…

Он понимал, что поднять корабль из-под мощных наносов не удастся даже с помощью двигателей. Сопла забиты песком, и при первой же попытке пустить реактор и корабль, и немалая часть окрестностей просто-напросто взлетят на воздух.

Он поднял корабль там, в созвездии Лебедя, и провел его через одиннадцать световых лет одной лишь силой разума. Он выбросил на костях две шестерки.

Может быть… — подумал он. Может быть…

С одной стороны — тонны песка, с другой — смертельная усталость, несмотря на то, что запасная система обмена веществ действовала безукоризненно.

Ведь я же выбросил две шестерки! — в отчаянии думал он.

Неужели не справлюсь теперь?! Да… Тогда нужна была ловкость, а сейчас мощь, сила, а сил-то у меня как раз и нет…

Если использовать временной двигатель, то можно оставить корабль на месте, просто перенести его через шесть тысячелетий. Однако черт знает что произойдет с рекой за это, прямо скажем, немалое время?..

Он коснулся шеи, где на цепочке должен был висеть ключ от люка. Ключа не было.

Охваченный ужасом, Саттон на мгновение замер.

Может, в кармане? — подумал он, но быстро убедился, что там пусто. Он никогда не клал ключ в карман, а всегда носил на цепочке на шее — так было надежнее. Саттон еще и еще раз обшарил все карманы. Ключа не было.

Цепочка порвалась… — лихорадочно соображал Саттон. — Цепочка порвалась, и ключ провалился под рубашку! Он ощупал себя с ног до головы, но так и не нашел ключа. Потом снял рубашку, очень осторожно, чтобы не выронить ключ, если он все-таки там. Вывернул рубашку. Ключа не было! Снял брюки, перетряхнул их — ничего.

Саттон встал на четвереньки, обшарил все дно вокруг корабля.

Час спустя он прекратил безнадежные поиски.

Непрерывный поток песка за это время засыпал проход, который он с таким трудом прорыл к входному люку. Да и что проку было в люке, если его нечем открыть? И это еще не все. Одежду унесло течением.

Усталый, измученный, выбрался он на берег. На небе загорались первые звезды.

Он сел, прислонившись спиной к дереву. Сделал вдох, второй, почувствовал биение сердца и ощутил, как возвращается обычная, человеческая жизнь.

Река, казалось, посмеивается над ним. На противоположном, лесистом берегу затарахтел козодой. Над темными кустами танцевали светлячки.

Над ухом зажжужал комар. Саттон равнодушно отмахнулся.

Надо найти, где бы переночевать, соображал он. Может, стог какой-нибудь. Какое-нибудь яблоко-другое в саду, чтобы утолить голод. Потом попытаться раздобыть одежду.

Слава богу, где добыть одежду, он знал…

Глава 39

По воскресеньям всегда одиноко.

Другие дни заняты работой, непрерывный круг забот. Нужно пахать, сажать, ухаживать, потом — собирать урожай, пилить бревна, ставить изгороди и чинить их, ремонтировать нехитрую технику — для всего этого требуются физические силы. От такой работы к концу дня немеют руки, ломит спину, летом солнце сжигает кожу, а поздней осенью холодные ветры пробирают до костей…

Фермер трудится шесть дней в неделю, а работа обладает удивительным свойством — она отвлекает от болезненных воспоминаний. Сон после тяжкого труда легок и приятен…

Но случается, когда работа не только успокаивает, но и бывает не лишена интереса, даже приносит удовлетворение. Прямая линия изгороди, поставленной собственными руками, что ни говори, дает повод для кое-какой радости и даже гордости. Убранное поле, пахнущая солнцем солома, жужжание косилки — все это создает символическую картину изобилия и довольства. А еще бывают моменты, когда розовая пена яблоневых цветов, сияющая в струях серебристого весеннего дождя, превращается в образ воскрешения земли после жестокой и холодной зимы…

Шесть дней ему приходилось трудиться, не покладая рук, и времени на размышления не оставалось. На седьмой день он отдыхал, попадая в объятии одиночества. Безделье приводило его в отчаянье.

Это было не то одиночество, что связано с отсутствием рядом людей. Его одиночество имело характер ноющей раны, оно терзало, напоминая, что главная работа не сделана, и неизвестно, будет ли сделана вообще.

Сначала была надежда…

Сначала Саттон думал, что его будут искать.

Они придумают, как меня найти, утешал он себя.

Это успокаивало, и он даже не пытался анализировать такую возможность, потому что стоило поразмыслить трезво, как становилось ясно, что мысль эта держится только на надежде и желании и при ближайшем рассмотрении готова лопнуть, как мыльный пузырь…

Прошлое нельзя изменить, думал он во время молчаливых бесед с самим собой. Нельзя изменить радикально. Его можно лишь немножко подправить. Его можно скрутить, а потом расправить, но в общем и целом оно останется прежним…

Вот почему я здесь, и мне придется остаться, пока Джон Генри Саттон не напишет письмо себе самому.

Прошлое зафиксировано в письме. Из-за письма я попал сюда, и я останусь здесь, пока оно не будет написано. До этого момента схема должна быть обязательно соблюдена, так как, надо полагать, прошлое известно в будущем именно до этого момента. Но потом — полная неизвестность…

Дальнейший ход событий неясен. После того, как он напишет письмо, бог знает, что может случиться…

Нет, признался себе Саттон, я не совсем прав. Все прошлое имеет определенную схему, хотя бы потому, что оно уже произошло. Я нахожусь сейчас во времени, где не существует неожиданностей.

Но и в этих его