Критика евангельской истории Синоптиков и Иоанна. Том 1-3 - Бруно Бауэр

сказать это здесь сразу, не желая сделать ненужной или избавить нас от критики, которая приведет к такому результату, — основаны не на успехе, а, вместе с евангельским рассказом о Страстях и Воскресении, на ветхозаветном идеале, нам достаточно взглянуть на них по-человечески, и критика должна быть человеческой — чтобы убедиться, что в том виде, в каком они читаются — а в любом другом виде, кроме как в том, в каком они читаются, они не говорят с живым человеком, ни для разумного, ни для верующего. Так говорит только книга. То, что они встречаются всего три раза и что в оригинале их определенность соответствующим образом возрастает, доказывает их авторское происхождение, происхождение, которое, кроме того, доказывает и Матфей, когда он еще более усиливает их определенность и добавляет к трем четвертую, еще более определенную. Было бы излишним, тем более что в каждом случае это такая детская игра, везде показывать ничтожность гипотезы предания или сводить ее к небытию, т. е. к фантазии ученых. На этот раз мы взялись за дело, чтобы отдать Марку последнюю честь. Гфрёрер утверждает, что три пророчества по сути своей являются одним и тем же. Правильно понятые, мы это признаем. Но он понимает это неверно. «В христианской церкви сохранялось предание, что Иисус перед взятием Иерусалима предсказал судьбу, ожидавшую его там. — То есть традиция обладала настолько сильной памятью, что не допустила потери даже слабого «намека»! Как будто не проще верующим вложить в уста Господа самые сильные и живые речи о будущем! Как будто верующий как таковой не должен быть убежден в том, что Господь заранее знает все именно так, как это должно произойти! Короче говоря, Гфрёрер теперь говорит: «из-за неясности, которая заключалась в этом определении времени, пророчество было явлено посредством трех различных саг в трех особых местах». Но мы больше ничего не знаем о таких рамках, в которые вряд ли можно добавить слово легенды или призраки, опять же призрак легенды или предания или как это назвать? — интерполированный. Три пророчества были впервые написаны там, где мы их читаем, все вместе и в том порядке, в котором мы их видим перед собой. Они появились на свет вместе со своим окружением, которое составляет с ними необходимый контраст. Марк также умеет писать, как и подобает человеку, пишущему подобные вещи, ибо он замечает, когда хочет сообщить о третьем пророчестве, что Иисус снова привел к себе двенадцать человек и говорил с ними о Своем будущем. «Снова!» после того, как он уже дважды говорил им о ближайшем будущем.

Марк впервые образовал «Все», «Все», пророчества и относящиеся к ним контрасты. Кальвин очень хорошо заметил трудность, которая теперь возникает из-за троекратного, по крайней мере, многократного повторения этого пророчества, но он очень плохо устранил эту трудность, когда говорит: «Хотя апостолы уже были заранее наставлены о конце Господа, они все же недостаточно продвинулись в своем понимании, и Иисус теперь заново повторяет то, что уже часто говорил раньше». «Но это был бы очень неумелый учитель, который довольствовался бы только повторением, когда знает, что его ученики не поняли того, что он говорил им раньше. Какой учитель будет повторять одну и ту же тираду в таком случае? Учитель, который действительно заслуживает этого имени, действительно возьмется за дело «заново», но с «новой стороны», и, конечно, именно с той, которая, как он знает, была еще не ясна его ученикам. Так действуют настоящие, человеческие учителя, но они не молятся в одной и той же форме.

Марк сформировал эти пророчества и позволил Господу произнести их трижды, чтобы подчиниться закону Святой Троицы и в то же время получить возможность придать своему сочинению художественное совершенство. Это усиление заключается не только в пророчествах, но и в контрастном окружении.

Сначала фон формируется исповеданием Петра, в котором впервые возникает признание Иисуса Мессией; во второй раз, в Преображении, фон уже более яркий; а в третий раз слава Иисуса и Его Царства закрепляется в негативном ключе, в том, что богатые и сильные мира сего унижены в этом богатом человеке.

Каждый раз после этих пророчеств Иисус имеет возможность посрамить и наказать человеческое стремление и стремление, сначала отругав Петра за то, что он не хочет ничего знать о страданиях, затем после второго пророчества отвергнув уже более определенное высокомерие, стремление к преимуществу вообще; и, наконец, после третьего пророчества приходят Зеведеевы с их желанием святых справа и слева от Него.

Кто теперь дерзнет отрицать, что не только эти три пророчества, но и каждое из них само по себе, с его контрастным окружением, изначально принадлежат друг другу, что пророчества, следуя друг за другом со своим окружением, образуют единое целое, и что как это целое они обязаны своим происхождением одному перу, пластическому искусству одного человека, изобретению Марка?

Очень хорошо! Давайте послушаем последнее доказательство! Если Марк не хотел сочинять слишком плохо — а он действительно сочинял весьма искусно, — то есть если он не хотел преуменьшить учение Господа, он должен был изобразить его таким образом, чтобы ученики, которым так часто приходилось напоминать о страданиях, были также более внимательно проинструктированы о них. И действительно, такое наставление всегда следовало регулярно. Но как? После того, как произошло событие, которое Иисус не мог предвидеть. Знал ли Иисус, что Петр будет говорить так, как он говорил, знал ли Он, что ученики во время путешествия по Галилее будут спорить о старшинстве, что Зеведеев (Иаков) выдвинет эту бессмысленную идею? Знал ли Он, что Его ученики будут совершать такие детские шалости? Нет, он не знал. Но он должен был знать их лучше и должен был сразу же учить их, когда говорил о страданиях и особенно когда думал, что ему придется говорить об этом чаще. Но нет, ему не пришлось этого делать: Господь Марка знает, что ему достаточно подождать несколько времени или до возвращения из Кесарии Филипповой в Капернаум, чтобы получить возможность для этих поучений.

Иными словами, Марк сформировал все таким образом, что то, что в ином случае следует одним потоком в умопостигаемом мире, дополняется в отдельных пластических образованиях — дополнение, возможное только в мире идеального восприятия, в реальном мире все было бы наоборот.

Но не каждый, кто берется создавать мир идеального видения, является, таким образом, мастером. Евангелисты — не мастера. Был только один грек, есть только один Гомер. Идеальному миру Евангелий не хватает гармонии человечности, нравственных, человеческих побуждений, той гармонии, которой не