Нежные юноши - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

– Еще «фин шампань»? – предложил Дик. – И радости прибавится!

– Вы так и будете продолжать до самого дня рождения?

– Скорее всего. А в мой день рождения я буду плыть по океану на «Олимпике».

– Я тоже на нем плыву! – воскликнула она.

– Вот тогда и увидите мгновенное превращение; я выступлю с этим номером на корабельном концерте!

Стали убирать столики. Джулия знала, что ей пора идти, но разве могла она оставить его сидеть в одиночестве, наедине с грустью, прятавшейся за его улыбкой? Она решила, что должна проявить участие и поддержать в нем решимость.

– Расскажите мне, почему вы пьете? Видимо, есть какая-то причина – может, вы и сами не знаете?

– Как же! Я отлично знаю, с чего все началось!

За рассказом миновал еще час. В семнадцать лет он отправился на войну, а когда вернулся, то жизнь принстонского студента в черной шапочке показалась ему пресной. Он перешел в Бостонский технический, затем уехал за границу и поступил в Школу изящных искусств; там все и началось.

– Когда у меня появились деньги, я обнаружил: выпив, я раскрепощаюсь, как ирландец, и у меня появляется способность нравиться людям; вот это и вскружило мне голову. Я стал больше пить, чтобы поддерживать эффект, чтобы все считали меня отличным парнем.

Я много раз попадал в истории, поссорился с большинством своих друзей, затем связался с одной безумной компанией и на какое-то время загулял с ними, как ирландец. Но я был склонен считать себя выше их и стал иногда задумываться – а что я, собственно, делаю с этими людьми? Им это не очень-то нравилось. А когда такси, в котором я ехал, сбило человека, меня арестовали. Я был ни при чем, но им хотелось получить взятку, и этот случай попал в газеты; когда меня освободили, все продолжали думать, что того человека сбил я. Так что за последние пять лет моя репутация стала такой, что матушки с дочками стараются побыстрее съехать из гостиницы, если вдруг в ней останавливаюсь я!

Недалеко от них засуетился беспокойный официант, и она взглянула на часы:

– Боже мой, ведь Фил уезжает в пять! Мы весь день тут просидели!

Они поспешно отправились на вокзал Сен-Лазар, и он спросил:

– Вы позволите мне увидеться с вами еще раз? Или лучше не надо?

В ответ она посмотрела на него таким же долгим взглядом. Не было заметно никаких следов беспорядочной жизни: лицо было румяное, спина прямая.

– Не бойтесь. До завтрака я всегда в полном порядке! – прибавил он, словно больной.

– А я и не боюсь! – рассмеялась она. – Давайте позавтракаем послезавтра.

Они торопливо взбежали по лестнице в здание вокзала Сен-Лазар, но поезд «Золотая стрела» прямо у них на глазах отправился к Ла-Маншу. Джулия исполнилась раскаяния, ведь Фил проделал столь долгий путь…

В качестве искупления она отправилась к себе – она жила в квартире с теткой – и села писать Филу письмо, но ей мешали мысли о Дике Рэгленде. К утру впечатление, которое он на нее произвел, несколько сгладилось, и она решила ему написать, что не сможет с ним увидеться. Но это был такой пустяк, и к тому же она сама была бы не против… Так до половины первого назначенного дня она его и прождала.

Тетке Джулия ничего не сказала, потому что та завтракала с друзьями и могла случайно упомянуть его имя за столом; ей впервые приходилось встречаться с мужчиной, чье имя нельзя было даже упоминать! Он опаздывал, и она ждала его в холле, прислушиваясь к эху беседы, доносившейся из столовой. Услышав в час дня звонок, она открыла дверь.

За дверью стоял мужчина, которого, как ей показалось, она никогда раньше не видела. У него было мертвенно-бледное, плохо выбритое лицо, на макушке торчала помятая мягкая шляпа, воротничок сорочки был несвеж, галстука не было видно – торчал только его кусок, обмотанный вокруг шеи. Но в тот момент, когда она все же признала в этой фигуре Дика Рэгленда, она заметила, что изменилось кое-что еще, полностью затмив все остальное: у него было совершенно иное выражение лица! Это было не лицо, а сплошная презрительная усмешка: остекленевшие глаза почти закрывались, из под губ с обвисшими уголками торчали зубы, подбородок дрожал, словно бутафорский, из которого вытек парафин; это лицо одновременно и выражало, и вызывало отвращение.

– Приве-е-е-т… – пробормотал он.

На мгновение она от него отшатнулась; затем, услышав, что в столовой вдруг воцарилась тишина – все затихли, потому что после звонка из холла до них не донеслось ни звука, – она вытолкнула его за порог, шагнула вслед за ним на лестницу и закрыла дверь.

– Ах-х-х! – с ужасом выдохнула она.

– Со вчерашнего дня не был дома… Влип в историю на вечеринке у…

С отвращением она взяла его за руку, развернула и повела вниз по лестнице, мимо жены консьержа, которая с любопытством поглядела на них из-за стекла будки. Они вышли на залитую ярким солнцем улицу Гинемер.

На фоне по-весеннему свежего Люксембургского сада он смотрелся еще более гротескно. Она испугалась; в отчаянии посмотрела туда-сюда, нет ли где свободного такси, но единственная машина, свернувшая с улицы Вожирар, так и не остановилась.

– Куда пойдем есть? – спросил он.

– Вы не в том состоянии, когда можно где-то появляться! Вы что, сами не понимаете? Вам надо домой, спать!

– Я в порядке! Немного выпью – и все будет отлично!

Проезжавшее мимо такси притормозило, повинуясь ее жесту.

– Поезжайте домой и ложитесь спать. Вы сейчас не в состоянии куда-нибудь идти.

Когда он смог сфокусировать на ней свой взгляд и понять, что перед ним – нечто свежее, новое и прекрасное, не имеющее ничего общего с туманным и беспокойным миром, в котором он провел последние несколько часов, в его голове вдруг забрезжил слабый луч здравого смысла. Она увидела, как искривились в благоговейном страхе его губы, и заметила, что он пытается встать ровно, не шатаясь. Открылась дверь такси.

– Возможно, вы правы. Прошу прощения.

– Куда вам ехать?

Он назвал адрес и забился в угол сиденья, а на лице было написано, как тяжело ему сейчас вновь вернуться к реальности. Джулия закрыла дверь машины.

Когда такси отъехало, она торопливо перешла на другую сторону улицы и направилась в Люксембургский сад – так, словно кто-то ее преследовал.

II

Так получилось, что совершенно случайно она сама взяла трубку телефона, когда он позвонил в семь вечера того же дня. Его голос звучал напряженно и дрожал.

– Я понимаю, что нет никакого смысла просить у вас прощения за сегодняшнее утро. Я не соображал, что делаю, но это не может служить мне оправданием! Если вы позволите мне увидеться с вами завтра, хотя бы на минутку, я бы хотел лично принести вам извинения за свое ужасное…

– Завтра я занята.

– Хорошо. Тогда, может быть, в пятницу? Или в любой другой день?