Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1 - Петр Александрович Дружинин

И. В. Сталина) установится «аракчеевский режим» сторонников так называемого нового учения о языке.

Дискуссия «Задачи советского литературоведения»

Квинтэссенцией идеологических мероприятий всего 1947 г. стала масштабная дискуссия о литературоведении, состоявшаяся 17–19 декабря:

«Два дня продолжалась дискуссия, организованная Филологическим научно-исследовательским институтом Университета совместно с Институтом литературы Академии наук на тему “Задачи советского литературоведения”. Доклад профессора Л. А. Плоткина вызвал оживленные прения, в которых приняли участие как крупнейшие литературоведы, так и молодые ученые»[1773].

Обстановка была напряженная; Б. М. Эйхенбаум записал:

«Ужасные статьи в “Лит[ературной] газете” и в “Культуре и жизни” (о В. В. Виноградове, В. Я. Проппе, Жирмунском и др.). В среду 17 го – дурацкая “дискуссия” о литературоведении со вступительным словом Л. А. Плоткина. Я думаю, что не буду выступать: не хочу быть ни подлецом, ни дураком»[1774].

«20 [декабря.] Вчера, после колебаний, выступил на дискуссии по литературоведению против А. Г. Дементьева (по вопросу о ругательских статьях в газетах) и “наговорил”. Вероятно обложат. Странно внимателен и нежен со мной Б. С. Мейлах»[1775].

В силу принципиального значения, которое имела эта дискуссия, – она, по сути, знаменовала победу нового поколения литературоведов над старым, и партийность в литературоведении вытесняла «дурные традиции академизма» из этой науки, – становилось все более очевидным, что всякое сдерживание «большевистской критики и самокритики» подходит к концу. О высоком уровне мероприятия говорит и то обстоятельство, что открывал ее своим вступительным словом А. А. Вознесенский.

Ход дискуссии восстанавливается по нескольким печатным источникам. Первым в газете «Ленинградская правда» выступил ее участник – работник Ленинградского горкома ВКП(б), доцент филологического факультета А. Г. Дементьев:

«Как и следовало ожидать, дискуссия подтвердила, что одним из главных недостатков советского литературоведения является некритическое, аполитичное и объективистское отношение некоторых наших ученых к буржуазному, домарксистскому, академическому литературоведению; стирание принципиальных различий между ним и марксистско-ленинским литературоведением; непонимание того очевидного факта, что советское литературоведение представляет собой совершенно новый этап в развитии литературной науки и сложилось в жестокой борьбе со всеми буржуазными школами.

Как на характерный и довольно типичный факт подобного отношения к буржуазному, дореволюционному литературоведению многие выступавшие на дискуссии справедливо указывали на изданный в 1946 году 107-й выпуск “Ученых записок” Московского университета. В помещенных в этом сборнике статьях члена Академии наук УССР А. Белецкого и профессора Д. Благого без единого слова критики преподносятся не только такой ученый, как А. Веселовский, но даже Стороженко и Кирпичников. От них ведут Благой и Белецкий советское литературоведение, “забывая” сказать о традициях великих деятелей русской революционной демократии – Белинского, Чернышевского, Добролюбова, о роли и значении в развитии литературной науки марксистско-ленинской теории.

Среди филологов Ленинграда это неправильное отношение к домарксистскому литературоведению особенно яркое выражение нашло в чрезмерном восхвалении и возвеличении Александра Веселовского и его научных достижений. Апологетическая брошюра академика Шишмарева о Веселовском, изданная Ленинградским университетом, приобрела печальную известность. В книге по истории Ленинградского университета Веселовский назван “гениальным создателем многих основ современного научного литературоведения”. Профессор В. Жирмунский в одной из статей утверждал, что задача советского литературоведения – поднять знамя, выпавшее из рук великого ученого Веселовского, и продолжать начатую им работу.

К сожалению, выступления некоторых ученых Ленинградского университета показали, что они еще не сделали для себя должных выводов на ряд постановлений ЦК ВКП(б) об идеологической работе из философской дискуссии и продолжают по-прежнему односторонне, некритически относиться к наследию Веселовского. Профессор В. Жирмунский, заявив, что он неповинен в апологетическом отношении к Веселовскому, с энергией, достойной лучшего применения, изъяснялся в любви к нему и доказывал его заслуги. Профессор М. Алексеев, утверждая, что он и по сей день остается при своем старом мнении о Веселовском, не счел нужным отнестись самокритично к тому факту, что он является редактором ошибочной брошюры акад[емика] Шишмарева о Веселовском. Профессор М. Азадовский защищал Веселовского под флагом возвеличения русской науки, как будто бы кто-нибудь когда-либо сомневался в том, что русский ученый Веселовский был на голову выше европейских филологов.

Однако защита Веселовского провалилась. Профессора Л. Плоткин и Б. Мейлах, доцент В. Друзин и другие выступавшие филологи убедительно показали в различных аспектах, что в работах Веселовского содержатся не только формалистические тенденции, но и теоретические предпосылки для того низкопоклонства перед буржуазным Западом и его культурой, примеры которого до сих пор встречаются в некоторых работах советских литературоведов.

Нельзя без возмущения читать в уже упоминавшейся статье Д. Благого похвалы советским литературоведам за то, что они успешно показали, “что в основе таких бесспорно народных, в высшей степени проникнутых ‘русским духом’ произведений Пушкина, как, скажем, его сказки, лежат не национально-русские, а иноземные источники”… Эта же не заслуга, а ошибка советских литературоведов, не достижение советской науки, а псевдонаучные измышления! И хотят этого или не хотят некоторые филологи – их преклонение перед Веселовским мешает им последовательно бороться с низкопоклонством перед Западом в литературной науке, потому что именно сравнительный метод Веселовского ведет к преувеличению роли и значения литературных влияний и заимствований, к чисто формальным сопоставлениям аналогичных “странствующих сюжетов”, к вредным представлениям о литературе, как о явлении безнациональном, космополитическом, к тем идеям, с которыми неразрывно связано низкопоклонство перед Западом в литературоведении.

О том, куда могут привести любовь к литературным аналогиям и сопоставлениям и космополитическое представление о литературе, можно судить по недавно вышедшей из печати книге профессора В. Проппа “Исторические корни волшебной сказки”. Книга эта подверглась на дискуссии заслуженной критике. Профессора Проппа осуждали за то, что в своей работе он лишил русскую сказку и национальных, и социальных, и художественных особенностей.

Профессор В. Пропп и сам признал справедливость многих критических замечаний, сделанных по адресу его книги в печати, но не удержался от высокомерных выпадов против осмелившихся критиковать его “недоучившихся аспирантов”.

Отрицательную реакцию со стороны ряда филологов вызвало выступление проф[ессора] Б. Эйхенбаума, который просто отмахнулся от критики, заявив, что она носит скорее эмоциональный, чем интеллектуальный характер и даже мешает его творческой работе. Профессор Б. Эйхенбаум не понял, что критика ошибок советских ученых (в том числе и его ошибок) носит глубоко принципиальный характер и означает борьбу за партийность в науке, за повышение ее идейного уровня, борьбу за преодоление вредных традиций аполитизма и низкопоклонства перед Западом, что без такой критики и самокритики не может существовать и развиваться советское литературоведение.

Дискуссия в Ленинградском университете не только помогла уяснить состояние советского литературоведения, вскрыть его недостатки и ошибки, но и дала возможность очень широко