Сегун - Джеймс Клавелл

— А сколько… сколько этот вечер стоит? — спросил он.

— Это вопрос не японца, Анджин-сан, — сделала она ему замечание. — Какая разница?

Фудзико-сан согласилась, что договор нормальный.

Он видел Фудзико перед тем, как ушел. Доктор посетил ее, сделал перевязку и дал целебных трав. Она была горда оказанными ему почестями и новым наделом и весело поговорила с ним, не показывая боли, радуясь, что он идет в Чайный Домик. Конечно, Марико-сан консультировалась с ней и все было оговорено. Как жаль, что она так пострадала и сама не может обо всем договориться. Он пожал Фудзико руку, довольный ею. Она поблагодарила его, извинилась еще раз и отпустила, надеясь, что он проведет замечательный вечер.

Дзеко и служанка церемонно встретили их у ворот Чайного Домика, чтобы поприветствовать.

— Это Дзеко-сан, она здесь Мама-сан.

— Я так польщена, Анджин-сан, так польщена.

— Мама-сан? Вы имеете в виду мама? Мать? В Англии то же самое, Марико-сан. Мама — мамми — мать.

— Ох! Это почти одно и то же, но, простите, «Мама-сан» означает «сводная мать» или «приемная мать», Анджин-сан. Мать — «хаха-сан» или «оба-сан».

В этот момент Дзеко извинилась и убежала. Блэксорн улыбнулся Марико. Она была похожа на ребенка, рассматривающего что-то новое.

— Ох, Анджин-сан, я всегда хотела посмотреть изнутри одно из таких мест. Мужчинам так везет! Разве здесь не красиво? Разве не изумительно, даже в такой маленькой деревушке? Дзеко-сан должна была все это оговорить с плотниками! Поглядите, какое здесь дерево и — о, вы так добры, что позволили мне пойти с вами. У меня никогда не будет другой такой возможности… посмотрите на цветы… что за аранжировка… и, о, выгляните в сад…

Блэксорн был очень рад и сожалел, что в комнате была еще служанка и дверь в седзи открыта, так как даже здесь, в Чайном Домике, было неразумно и смертельно опасно для Марико оказаться с ним в одной комнате.

— Ты красивая, — сказал он по-латыни.

— И ты, — ее лицо светилось. — Я очень горжусь тобой, адмирал флота. И Фудзико — о, она была так горда, что едва смогла улежать на месте!

— Ее ожоги, видимо, очень опасны.

— Не беспокойся. Доктора очень опытные, она молодая, сильная и жизнестойкая. Сегодня вечером выбрось все из головы. Никаких больше вопросов об Ишидо или Икаве Джихья, битвах, паролях, наделах или кораблях. Сегодня вечером никаких забот — тебя ждут только чудеса.

— Для меня чудо — это ты.

Она стала обмахиваться веером, налила вина и ничего не сказала. Он наблюдал за ней, потом они вместе одновременно улыбнулись.

— Так как мы здесь не одни, а языки длинные, мы все-таки должны быть осторожны. Но я так счастлива за тебя, — сказала она.

— Послушай, а какая другая причина? Ты сказала, что есть еще причина, почему ты хотела, чтобы я был здесь сегодня вечером?

— Ах, да, другая причина, — его окутал тот же знакомый запах духов. — У нас есть древний обычай, Анджин-сан. Когда женщина принадлежит кому-то, а заботится о другом и хочет дать ему что-то такое, что запрещено давать, тогда она договаривается с другой, занимающей ее место, — как подарок, — самой лучшей куртизанкой, которую она может нанять.

— Вы сказали — когда женщина заботится о ком-то еще. Вы имели в виду «любит»?

— Да. Но только на этот вечер.

— Ты.

— Я, Анджин-сан.

— Почему ты сказала сегодня вечером, Марико-сан, почему не раньше?

— Сегодня волшебная ночь, и ками пришли к нам. Я хочу тебя.

В это время в дверях появилась Кику.

— Аллилуйя! — Ее поприветствовали и налили саке.

— Как мне сказать, что госпожа очень красива?

Марико объяснила ему, и он повторил эти слова. Девушка весело засмеялась, принимая комплимент, и ответила на него.

— Кику-сан спрашивает, не желаете ли вы, чтобы она спела или станцевала для вас?

— Ты что предпочитаешь?

— Эта госпожа здесь для твоего удовольствия, самурай, не для моего.

— А ты? Ты здесь также для моего удовольствия?

— Да, некоторым образом — очень конфиденциально.

— Тогда, пожалуйста, попроси ее спеть.

Кику тихонько хлопнула в ладоши, и Ако принесла сямисэн. Это был длинный инструмент, по форме напоминающий гитару с тремя струнами. Ако приняла на полу нужную позу и подала Кику плектр из слоновой кости.

Кику сказала:

— Госпожа Тода, пожалуйста, скажите нашему почетному гостю, что сначала я спою «Песню стрекозы».

— Кику-сан, я почту за честь, если сегодня вечером здесь вы будете звать меня Марико-сан.

— Вы слишком добры ко мне, госпожа. Пожалуйста, извините меня. Мне не следовало быть такой невежливой.

— Пожалуйста.

— Я постараюсь, если вам будет приятно, хотя… — ее улыбка был прелестна. — Благодарю вас, Марико-сама.

Она тронула струну. С того момента, как гости прошли в ворота их дома, все ее чувства обострились. Она тайком следила за ними, и пока они были с Дзеко-сан, и когда остались одни, думая, как можно угодить ему или поразить госпожу Тода. Она не была готова к тому, что скоро сделалось очевидным.

Анджин-сан явно желал госпожу Тода, хотя он и скрывал это, как скрывал бы любой цивилизованный человек. Это само по себе было не удивительно, так как госпожа Тода была необыкновенно красивая и утонченная дама и, что самое важное, она одна могла разговаривать с ним. Что удивило ее, так это то, что госпожа Тода желала его так же, если не больше.

«Чужеземец самурай и госпожа тоже самурай, дочь аристократа убийцы Акечи Дзинсаи, жена господина Бунтаро! Ээээээ! Бедные мои! Как печально. Конечно, это кончится трагедией».

Кику почувствовала, что готова заплакать при мысли о печалях жизни, ее тяжести. «О, как я хотела бы родиться самураем, а не крестьянкой, так чтобы я могла стать даже наложницей Оми-самы, а не просто временной игрушкой. Я бы с радостью отдала за это надежду на вторую жизнь. Отбрось печаль. Дари людям удовольствие, это твой долг».

Ее пальцы тронули вторую струну, струну, наполненную печалью. Тут она заметила, что, хотя Марико была увлечена ее игрой, Анджин-сана она не заинтересовала.

Почему? Кику знала, что дело было не в ее игре, так как она была уверена, что игра почти совершенна. Такое мастерство, как у нее, было дано немногим.

Третий, более красивый, аккорд, на пробу. «Ясно, — сказала она себе тут же, — его это не радует». Она позволила аккорду замереть и начала петь без аккомпанемента, ее голос метался, неожиданно меняя темп. Она училась этому годы. Марико опять была поражена, он — нет, так что Кику снова остановилась.

— Сегодняшний вечер не для музыки или пения, — заявила она. — Это вечер для счастья. Марико-сан, как мне сказать на их языке: «Пожалуйста, извините меня»?