Поле мечей. Боги войны - Конн Иггульден

знать, как Цезарь пощадил своего друга-предателя. Брут представил, как поэты начнут кропать душещипательные вирши, и ему захотелось плюнуть. Однако, глядя на Цезаря, Брут ничем не выдал своих мыслей. После случившегося придется считать, что под Фарсалом он заново родился. Может быть, удастся сбросить старую кожу и начать жизнь с чистого листа. Стать опять Цезарю другом, но не стремиться быть ему равным. Нет, это невозможно после того, как Юлий простил его, проявив поистине тошнотворное великодушие. Юлий даровал Бруту жизнь, и теперь он не знал, как с этим жить.

Против воли Брут стиснул зубы и простонал, раздираемый противоречивыми чувствами. Словно на расстоянии, он ощущал на лбу руку Цезаря.

– Ты поосторожнее, – попросил Юлий, – ты еще совсем слабый.

Глаза Брута наполнились слезами – он пытался бороться с охватившим его отчаянием. Хотелось вернуть последние два года – или же со всем смириться. Он понимал, что больше не выдержит. Просто не выдержит.

Брут закрыл глаза, чтобы не видеть сидящего рядом с ним человека. Когда через некоторое время он открыл их, Юлий уже ушел. Под осуждающими взглядами раненых солдат Брут не мог позволить себе заплакать от испытываемой им ненависти и любви.

Глава 22

За много дней похода легионеры Десятого и Четвертого сильно устали и изголодались. Припасы кончались, а до нового урожая было далеко – из земли торчали только небольшие зеленые ростки. Запасы воды протухли, солдаты постоянно недоедали. Даже у коней из-под толстого слоя пыли на боках выдавались ребра, но шли они пока твердо.

Каждый раз, когда Юлий думал, что цель близка, в очередном поселении сообщали новые известия о Помпее и его коннице, и приходилось идти все дальше и дальше – на восток. Они почти догнали Помпея, но тут беглец совершил резкий рывок и добрался до побережья.

Стоя на причале, Юлий тер усталые глаза и смотрел на бесконечные серые волны, на которых качались шесть галер. Их стремительные тонкие силуэты напоминали хищных птиц. Они несли дозор в морях между Грецией и Малой Азией и дожидались Юлия.

Помпей добрался до побережья вчерашней ночью. Юлий надеялся перехватить его и вынудить сразиться, но диктатора, оказывается, ждали корабли. Так же быстро, как он пронесся по равнинам Греции, Помпей оставил ее берега.

– Забраться в такую даль… – вслух подумал Юлий.

Вокруг, озираясь, стояли солдаты. Если бы путь был свободен – Юлий бы не колебался. У восточного побережья Греции полно торговых судов, и за кораблями дело не станет. Прищурившись, Юлий наблюдал за галерами Помпея, которые, вспенивая воду, рассекали волны. Вряд ли там достаточно людей, ведь лучших солдат Помпей наверняка взял с собой; однако это ничего не меняет. В открытом море галеры легко смогут потопить торговые суда. Плыть ночью нет смысла – все равно неприятель уже их видел. Преимущество неожиданности утеряно, враг будет готов к бою и беспощаден.

С чувством безысходности Юлий гадал, сколько еще вражеских галер прячется среди прибрежных скал. Эту преграду из дерева и железа ему не сокрушить.

Солдаты терпеливо ждали. Хотя Помпей забрал из порта почти все, тут оставалось достаточно воды, чтобы попить, ополоснуться и наполнить бочонки и мехи. Солдаты, сидя небольшими кучками, играли в кости и делили те жалкие куски еды, которые смогли раздобыть в порту. Как переправиться через море – не их забота. Они свое дело сделали.

Юлий прислонился к толстому деревянному столбу и задумчиво постукивал по нему кулаком. Повернуться и уйти, оставить Помпея он не мог. Слишком долго Юлий за ним гнался, слишком далеко зашел. Взгляд его упал на рыбацкую лодку – хозяева сматывали канаты и поднимали парус.

– Остановить их! – крикнул Юлий, и трое солдат Десятого мигом подбежали и ухватились за борта лодчонки – рыбаки и опомниться не успели.

Парус громко хлопал на ветру; Юлий торопливо шел по каменному причалу.

– Отвезите меня к тем кораблям, – потребовал он на ломаном греческом.

Рыбаки непонимающе таращились на Юлия, и он велел позвать Адана.

– Скажи им, что я заплачу, пусть перевезут меня на галеры, – велел Юлий, когда подошел секретарь.

Адан вынул две серебряные монеты и бросил в лодку. Выразительными жестами, показывая то на Юлия, то на корабли, он втолковывал рыбакам, чего от них хотят, пока их хмурые лица не разгладились. Юлий недоверчиво смотрел на своего секретаря и переводчика:

– Ты же говорил, что учишь греческий?

– Это очень трудный язык, – смущенно ответил Адан.

Подошел Октавиан и заглянул в крохотную лодчонку.

– Ты ведь не думаешь отправиться в одиночку? – сказал он. – Тебя убьют.

– Разве есть выбор? Если мы выйдем в море, галеры нас потопят. А меня, быть может, послушают.

Октавиан отдал свой меч солдату и стал снимать доспехи.

– Что ты делаешь?

– Поеду с тобой. Не хочу отправиться на дно, если лодка перевернется.

Октавиан многозначительно покосился на панцирь своего начальника, но Юлий не обратил на это внимания.

– Ну так поехали, – согласился он, указывая на утлое суденышко. – Человеком больше, человеком меньше.

Он дождался, пока Октавиан, морщась от запаха рыбы, уселся на мокрых скользких сетях. Затем сам полез в лодку и чуть не перевернул ее.

– Поднимите парус, – велел он рыбакам. Вздохнул, видя их недоумение, указал рукой на парус, а потом вверх.

Через несколько минут лодка скользила от причала в море. Юлий оглянулся на берег – солдаты с тревогой смотрели им вслед; он заулыбался от удовольствия – так приятно плыть по волнам.

– Октавиан, у тебя бывает морская болезнь? – полюбопытствовал Юлий.

– Никогда. Желудок у меня из железа, – беззаботно солгал Октавиан.

Лодка шла вперед, и скоро оба римлянина неожиданно ощутили душевный подъем. Суденышко вышло из спокойной бухты и заплясало на волнах; Юлий дышал полной грудью и наслаждался волнением моря.

– Они нас заметили, – сообщил он. – Направляются сюда.

Навстречу маленькой лодке, бросившей вызов бурному морю, двигались две галеры. Вскоре суда приблизились, и Юлий услышал крики дозорных. До рыбаков никому, конечно, нет дела, а на двух воинов сразу обратили внимание. На самой высокой мачте подняли сигнальные флаги, и другие галеры тоже стали разворачиваться.

Приподнятое настроение покинуло Цезаря так же быстро, как и пришло. Замерев, он смотрел, как скользят к нему галеры, как его рыбаки убирают парус. Кроме свиста ветра, никакого шума, только мощные римские глотки выкрикивают приказы. Юлий почувствовал тоску по тому времени, когда и сам плавал на быстрых военных судах – у другого побережья.

Галеры были уже рядом, с бортов свешивались любопытные солдаты, и Юлий пожалел, что в этой лодчонке нельзя встать. Ему стало немного страшно, однако