Ярость - Уилбур Смит

Рейли остановился перед столом лицом к дяде.

– Все спланировано очень тщательно. Сегодня днем белое чудовище Фервурд был убит прямо в своем фашистском парламенте.

Мозес вздрогнул.

– Ты мне об этом не говорил, – начал он, но Рейли спокойно продолжал:

– План заключался в том, что в смятении после убийства Фервурда ты возглавишь стихийное народное восстание.

– Почему мне об этом не говорили? – сердито спросил Мозес.

– Терпение, дядя. Выслушай. Люди, придумавшие это, живут в холодной и мрачной северной земле, им не понять африканскую душу. Они не понимают, что наш народ не восстанет, пока не будет готов, пока не созреет его гнев. Это время еще не пришло. Потребуется много лет терпеливой работы, чтобы гнев дал свои плоды. Только тогда можно будет собрать урожай. Белая полиция все еще слишком сильна. Она раздавит нас одним мизинцем, а мир будет стоять и смотреть, как мы умираем, как смотрел на гибель венгерского восстания.

– Не понимаю, – сказал Мозес. – Зачем ты зашел так далеко, если не намерен идти до конца?

– Революции нужны не только вожди, но и мученики. Нужно изменить настроение мирового общества, без этого нам не победить. Мученики и вожди, дядя.

– Я вождь нашего народа, – просто сказал Мозес.

– Нет, дядя, – покачал головой Рейли. – Ты не оправдал доверие. Ты выдал наших людей. В обмен на жизнь ты отдал революцию в руки врагов. Ты выдал врагам Нельсона Манделу и героев «Ривонии». Когда-то я считал тебя богом, но теперь знаю, что ты предатель.

Мозес Гама молча смотрел на него.

– Я рад, что ты ничего не отрицаешь, дядя. Твоя вина доказана вне всяких сомнений. Своими действиями ты лишил себя всякого права на роль вождя. Только у Нельсона Манделы достаточно величия для этой роли. Однако, дядя, революция нуждается в мучениках.

Из кармана пиджака Рейли Табака достал что-то завернутое в белую тряпку и положил на стол. Медленно развернул сверток, не касаясь его содержимого.

Оба смотрели на револьвер.

– Это полицейский пистолет. Несколько часов назад его украли из местного арсенала полиции. Его серийный номер по-прежнему в полицейском регистре. Он заряжен стандартными полицейскими патронами.

Рейли обернул тканью рукоять пистолета.

– На нем еще сохранились отпечатки полицейских, – пояснил он.

С пистолетом в руке он обошел стол, остановился за стулом Мозеса Гамы и прижал ствол к его шее. Снаружи послышалось пение.

– Боже, спаси Африку, – повторил Рейли слова песни. – Тебе повезло, дядя. У тебя есть возможность искупить свою вину. Ты отправляешься туда, где никто не сможет тебя тронуть, а твое имя будет жить вечно, чистое и незапятнанное. «Великий мученик Африки, который умер за свой народ».

Мозес Гама не шевелился и молчал. Рейли тихо продолжил:

– Людям сказали, что ты здесь. Сотни их собрались снаружи. Они станут свидетелями твоего величия. Твое имя будет жить вечно.

И тут сквозь пение послышались звуки полицейских сирен, их вой приближался.

– Жестокой фашистской полиции донесли, где тебя искать, – тихо сказал Рейли.

Звуки сирен стали громче, послышался рев двигателей, скрип тормозов, хлопанье дверец «лендроверов», приказы, шаги полицейских и грохот входной двери, разбитой молотом.

Когда бригадир Лотар Деларей повел своих людей в дом, Рейли Табака тихо сказал:

– Иди с миром, дядя, – и выстрелил Мозесу Гаме в затылок.

Тяжелая пуля бросила Мозеса вперед, разбив голову; он ничком повалился на стол, мозг и осколки кости разлетелись по стене и по полу кухни.

Рейли бросил полицейский пистолет на стол и выскользнул на задний двор. Он присоединился к толпе снаружи, смешался с ней и вместе со всеми дождался, пока укрытое тело на носилках вынесут из дома. И тогда закричал чистым, звонким голосом:

– Полиция убила нашего вождя! Они убили Мозеса Гаму!

Крик подхватили сотни глоток, женщины заплакали и скорбно завыли. А Рейли Табака повернулся и исчез в темноте.

* * *

Слуга открыл перед Манфредом Делареем двери Вельтевредена.

– Хозяин ждет, – почтительно сказал он. – Прошу за мной.

Он провел Манфреда в оружейную и закрыл за ним створки двери из красного дерева. В каменном камине горело большое бревно, перед огнем стоял Шаса Кортни. Он был в смокинге с галстуком-бабочкой, новая черная повязка через глаз. Высокий, элегантный, с серебряными прядями на висках… но лицо его было безжалостно.

На стуле у стойки с ружьями сидела Сантэн Кортни. На ней тоже было вечернее платье из китайского шелкового бархата ее любимого оттенка желтого и ожерелье из великолепных желтых бриллиантов с шахты Х’ани. Руки и плечи были обнажены, в неярком свете кожа казалась безупречно гладкой, как у девушки.

– Белый Меч, – негромко произнес Шаса.

– Ja, – кивнул Манфред. – Но это было давно – на другой войне.

– Вы убили невинного человека. Благородного старика.

– Пуля предназначалась другому – предателю, африкандеру, отдавшему свой народ в ярмо англичан.

– Вы были тогда террористом, как Гама и Мандела террористы сегодня. Почему ваше наказание должно быть иным?

– Наше дело было правое – и Бог был на нашей стороне, – ответил Манфред.

– Сколько невинных умерло за дело, которое другие называли «правым»? Сколько жестокостей совершено именем Бога?

– Вам меня не спровоцировать, – покачал головой Манфред. – То, что я делал, было справедливо и верно.

– Посмотрим, согласится ли с вами суд этой страны, – сказал Шаса и посмотрел через комнату на Сантэн. – Пожалуйста, позвони по номеру, записанному в блокноте перед тобой, мама. Спроси полковника Ботму из уголовного розыска. Я уже попросил его быть готовым приехать сюда.

Сантэн не шелохнулась. Она трагически смотрела на Манфреда.

– Пожалуйста, мама, – настаивал Шаса.

– Нет, – вмешался Манфред. – Она не может. И вы тоже.

– Почему это?

– Скажите ему, мама, – сказал Манфред.

Шаса быстро и сердито нахмурился, но Сантэн подняла руку, предупреждая его слова.

– Это правда, – прошептала она. – Манфред мой сын, такой же, как и ты, Шаса. Я родила его в пустыне. Хотя отец унес его сразу после родов еще влажного и не способного видеть, хотя после этого я почти тринадцать лет не видела его, все равно он мой сын.

В тишине в камине в дожде искр в золу упало полено, и это было похоже на сход лавины.

– Твой дед умер больше двадцати лет назад, Шаса. Хочешь разбить мне сердце, отправив родного брата на виселицу?