Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май

этом есть прок для меня. Этим я живу.

— Как так? Ты можешь вкушать горы и запивать их реками, которые зришь?

— Нет, но если я напишу книгу об этом, то получу за нее деньги, и это будет моим доходом.

Сейчас я, наконец, произнес нечто разумное, на его взгляд.

— Ах, — сказал он, — теперь я понимаю тебя. Ты не географ, а торговец книгами.

— Нет, торговец книгами платит мне за то, что я пишу, делает из этого книгу и продает читателям. Так мы оба зарабатываем деньги.

Он приложил палец к носу, немного подумал и сказал:

— Теперь сообразил. Ты вроде тех, кто привозит кофе из Аравии, а торговец книгами вроде тех, кто продает его в развес?

— Да, примерно так.

— Ты записываешь все, что видишь?

— Не все, но лишь то, что интересно.

— Что интересно?

— Что занимает мой ум и мои чувства больше обычного.

— Например, если ты познакомился с очень хорошим человеком?

— Да, он попадет в мою книгу.

— Или с очень плохим?

— Я напишу и о нем, чтобы читатели узнали его и возненавидели.

Он сделал серьезное лицо и почесал голову мундштуком. Такой поворот дела ему не нравился; он встревожился.

— Гм! — буркнул он. — Значит, по твоей милости те и другие, хорошие и плохие, станут известны в твоей стране?

— Так оно и есть.

— Ты напишешь их имена?

— Конечно.

— Кто и что они есть, где живут, в каком городе, селении, доме?

— Скрупулезно точно.

— Что они сделали, о чем ты говорил с ними, что узнал о них?

— Все-все!

— Аллах, Аллах! Ты — жуткий предатель! Тебя же надо бояться!

— Людям добрым не надо меня бояться; я прославлю их имена повсюду, ведь мои книги переводятся и на другие языки. А вот плохим людям есть чего страшиться, если о них узнают и будут презирать их и ненавидеть.

— Ты напишешь и о Сбиганци?

— Очень много чего напишу, ведь мне пришлось там очень многое пережить.

— А потом, быть может, напишешь и о Килиссели?

— Непременно, ведь Килиссели — красивое место, и я не могу его пропустить.

— Что же ты напишешь об этом селении?

— Пока еще не знаю. Все зависит от того, что я здесь увижу, услышу, узнаю и испытаю. Вот, например, я воздам хвалу твоим прекрасным курительным трубкам и великолепному кофе.

Он молча посмотрел куда-то перед собой; на какое-то время воцарилась тишина. С той самой минуты, как меня внесли сюда, я внимательно следил за ним. Казалось, его лицо было мне знакомо. Где-то я уже видел его!

Он не производил впечатления богатого человека. Ткань его тюрбана была грязной и старой, кафтан был таким же. Ног его я не видел, потому что из-за подагры они были туго замотаны. Однако ступни оставались голыми; он сунул их в старые, тонкие, стоптанные туфли.

Как сказано, он был очень худым, долговязым человеком. Его лицо усеивали складки. Острые черты лица, крохотные, колкие, жесткие глаза, сильно развитый подбородок, широкий рот с опущенными вниз уголками — все это мешало назвать его внешность хоть сколько-нибудь приятной. Так, именно так выглядело бы лицо скупца, который думает только о прибыли, который лишь загребает деньги, не задаваясь вопросом, каким путем они ему достанутся.

— Надеюсь, — сказал он наконец, — что тебе понравится у меня и ты напишешь обо мне только хорошее.

— Я в этом уверен. Ты так радушно меня принял, что я благодарен тебе.

— Я бы принял тебя совсем по-иному и ухаживал бы за тобой куда лучше, но хозяйка моего дома уехала, а я не могу ходить. Мои ноги гложет подагра. Я заработал ее на войне.

— Ты был солдатом? Или, пожалуй, офицером?

— Нет, еще лучше и выше! Я был военным поставщиком; я снабжал героев султана продуктами и одеждой.

Ах, военный поставщик! Я вспомнил жалких, полураздетых, вечно голодных солдат и подумал о денежных мешках, которые набивали в годину войны эти господа интенданты.

— Разумеется, ты занимал очень важную должность и пользовался огромным доверием султана, — заметил я.

— Да, так оно и есть, — гордо изрек он. — Интендант выигрывает сражения; он приводит солдат к победе. Без него нет ни храбрости, ни отваги; без него воцаряются голод, нищета и недуги. Отечество многим обязано мне.

— Можно я упомяну это в своей книге?

— Да, упоминай, прошу тебя. Ты написал много хорошего об империи и подданных падишаха?

— Очень много, — кратко ответил я, заметив, что ему хотелось бы перейти к самой важной для него теме.

— Но, пожалуй, и кое-что плохое ты написал?

— Не без этого; всюду есть хорошие и плохие люди.

— Много плохих людей ты у нас встретил?

— Да, особенно в последнее время и в здешних краях.

Он заерзал. Ему хотелось затронуть эту тему.

— Теперь читатели книги узнают обо всем. Эх, была бы у меня такая книга!

— Тебе ее не прочесть, ведь она будет напечатана не на твоем родном языке.

— Так, может, ты мне сейчас хоть немного поведаешь об ее содержании?

— Пожалуй, попозже, когда отдохну.

— Я покажу тебе твое жилище. Но сперва, может быть, ты хоть немного расскажешь мне.

— Я и впрямь очень устал; однако, чтобы ты видел, что я чту желания моего гостеприимного хозяина, один из моих спутников, Халеф Омар, вкратце поведает о том, что мы пережили в последнее время.

— Так пусть он начинает; я слушаю.

Халеф был очень рад поведать ему о наших приключениях. Но вот эта просьба, прозвучавшая коротко, почти как приказ, разозлила его. Я понял, что произойдет.

— Сперва позволь мне заметить, — начал он, — кто же тот человек, что был так добр, чтобы посвятить тебе свой рассказ. Я Хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абул Аббас ибн Хаджи Давуд эль-Госсара. Мое прославленное племя, живущее в пустыне, ездит на лучших кобылах Хасси-Фердшана, и воины моего феркаха убивают львов копьем. Пращур моего прадеда устремлялся в сражение вместе с пророком, а праотец этого героя вкушал арбузы вместе с Авраамом, отцом Исаака. Разве череда твоих предков столь совершенна?

— Череда моих предков простирается еще выше, — слегка озадаченно ответил My рад Хабулам.

— Это хорошо, ведь человека нужно ценить не только по его трубкам и чашкам, но и по числу его предков. Моего появления в раю ожидают тысячи тех, чьим любимым наследником я стал. Я не удостаиваю никого своей речи, но мой друг и повелитель, Хаджи Эфенди Кара бен Немей Эмир, пожелал, чтобы я рассказал тебе, и потому я требую, чтобы ты всецело посвятил мне все свое внимание.

Все это прозвучало так спокойно, будто он сам присутствовал