Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

О Цесаревиче в лагере

Радуюсь за Государя. Посреди множества тяжелых забот и невеселых минут, переживаемых Им изо дня в день, Его сердцу не могло не быть большою отрадою – узнать, какое глубокое и прекрасное впечатление произвел Его Первенец на окружавший его в лагерной обстановке мир. Это был первый шаг Его собственной жизни, первая поверка полученного им воспитания. Этот первый шаг делался на почве, правда, не трудной, на почве лучшего по составу гвардейского полка, но дело в том, что и на этой легкой почве были обычные жизненные трудности и своя доля искушений, посреди которых приходилось молодому Цесаревичу проявлять свою собственную личность, и подчас и инициативу.

Самые подробные впечатления я вынес из долгого рассказа одного из близких мне полковников Преображенского полка, необыкновенно честной личности и детища всех старых преданий. Он говорил мне, что следил все время за проявлениями личности Цесаревича между ними, и с особенным чувством радости и с особенным удовлетворением, так сказать, всех ожиданий, он должен сказать, что Великий Князь не только царапины не оставил где-нибудь или в ком-нибудь, но был все время для них прекрасным изображением чистоты, высокой честности, правдивой простоты и простой правды и удивительного такта.

– Он не то что обворожил всех, – говорил мне мой собеседник, – это будет пошлое слово и слишком куртизанское, а вот что я про него скажу: он ответил нам в течение одного месяца на вопрос: кто он? И ответил так, что все мы, от мала до велика, были удовлетворены этим ответом. Мы увидели, что он и свое положение понимает, и долг свой отлично знает, и обязанности свои ясно сознает, и кое-что из науки о людях узнал, чему мы и приписывали это изумившее нас уменье обращаться с людьми разных возрастов и положений.

И знаете что, – продолжал мой собеседник, – тут вот что интересно. Мы имели полную возможность потому собственно ценить Великого Князя, что теперь у нас на глазах в гвардейском корпусе несколько примеров товарищеских отношений Великих Князей к офицерам; и должен тебе сказать, что отношения эти не особенно гладки и заставляют желать лучшего. Вот тебе, чтобы не далеко идти, характерный, хотя крошечный эпизод для сравнения и для пояснения, как важен и ценен такт. Сидим мы в компании. Приходит баба и предлагает купить малину. Цесаревич хочет ее купить. Я беру малину, прошу у Вел[икого] Князя позволения ее сперва вымыть, и затем, так как у него не было мелочи, то кто-то отдает бабе то, что она просила, безделицу, в долг за Вел[иким] Князем. Тут же сидел один из Михайловичей[833]. Что же ты думаешь? Приходит другая баба и тоже предлагает малину. Он ее покупает и затем на вопрос одного из офицеров: «Может быть, вам нужна мелочь, Ваше Вы[сочес]тво», он отвечает: «Нет», и с какою-то помпою вынимает три рубля и дает бабе, точно хотел всех нас поразить этою щедростью. Мы все переглянулись и нашли такой поступок бестактным. Но он сам этого не понял.

А вот Цесаревич, например, хотя Он прямо так сказать с ученической скамьи к нам перешел в полк почти на самостоятельную жизнь, все время на нас производил такое впечатление, что будто он долго с нами жил, всегда жил в условиях офицерской жизни, и такт свой будто взял из знания среды, тогда как другие молодые Великие Князья, хотя они сравнительно гораздо более жили с простыми людьми и в общей обстановке, но все-таки нет, нет, и прорвется у них какая-нибудь ошеломляющая бестактность.

При этом в разговоре мой собеседник высказал мысль, не лишенную, мне кажется, правдивого значения.

– А теперь, знаешь что, – сказал он мне, – будь я на месте Его воспитателя[834], я бы выпросил у Государя позволение на будущее лето один месяц дать Цесаревичу провести в лагерной точно такой же обстановке в каком-нибудь хорошем полку глубокой армии, и я уверен, что это сравнение двух бытов произвело бы непременно на Великого Князя очень интересные впечатления. Это была бы великолепная школа для ознакомления не только с общим военным бытом, но и со всеми сторонами провинциальной жизни, так как каждый офицер в армейском полку имеет свои связи с провинциальным бытом, и о них говорил бы.

№ 65

Всемилостивейший Государь!

Вы поймете, с каким чувством я пишу Вам эти строки, и поверите этому чувству! У меня на душе вот какое чувство: 17 октября Вы пережили необъятно великую историческую минуту, Бог как бы низошел на тот клочок земли, где Вы были. Он коснулся Вас, Ангелы Его были Ваши дети, окружавшие Вас обоих, и если всю душу истерзывает мысль, что Вы должны были испытать в первый миг несчастия, то вслед за тем вливается в душу радость и свет, ибо Вы пережили этот мучительный миг очевидно для того, чтобы восприять во всей славе и силе чудо Божьего явления достойно! И это чудо совершает теперь свое действие на каждой пяди Земли Русской.

Кабы Вы могли услыхать, как в этом вчера равнодушном и тщедушном Петербурге теперь говорят о Вас люди, и говорят потому, что чувствуют, о, как бы Ваши сердца были бы отрадно впечатлены, ибо по этим речам и по этим чувствам Вы бы могли судить о том, что в России теперь говорят и как чувствуют!

Крушение поезда сокрушило много врагов; крушение поезда одним ударом укрепило прочнее, чем когда-либо Ваш престол в духовном смысле; крушение поезда всех тронуло, пробудило и вознесло к Вам: все стены дворца и придворной обстановки на поле упали, и Вас под открытым небом Бог показал России как Вы есть, каким Он Вас благословляет быть, и тут на месте крови и печали и скорбей из земли забил ключ новой сильнейшей к Вам любви всех и каждого.

Радуйтесь, радуйтесь, Государь, этому, как будто со всех сторон Вам кричат тронутые чудом русские сердца!

О, Государь, неужели с этой минуты Вы не уверуете больше в Себя, в Свою духовную мощь! Это не будет ни гордость, ни самовозвеличение, это будет воздание Богу – божеского; Он слишком явил Вам Свою помощь чудесно, чтобы Вы могли людям больше верить, чем Себе: в Вас Бог, Вас Он близко озаряет трепетом огненно верующих и пораженных сердец. Мы это чувствуем, понимаем, видим, и вера в Бога, спасшая Вас со славою неземною, столь же чудесно нудит Вас в Себя, в Свое Сердце, в Свою Душу, как в жилище Божьей благодати, Божьего разума сильнее уверовать.