Без помощи вашей - Роман Евгеньевич Суржиков

и потрогал. Взял комок риса, сунул в рот, проглотил. Настоящая каша. Еда!

Он набросился на пищу и, постанывая от мучительного удовольствия, в два счета проглотил все без остатка. Вылизал тарелку, словно собака; горестно оглядел пустую посуду. Желудок сводило от разочарования и неутоленного голода. Почему так мало? Сейчас он мог бы съесть целого кабана! Много позже Хармон порадовался, вспоминая этот день, что ему не дали ни кабана, ни хотя бы куриного бедрышка: ведь известно, что наесться мяса после долгого голода — это путь к мучительной и отвратной смерти. А в тот миг он лишь тосковал по еде, что исчезла так быстро, и пялился в тарелку осоловелым взглядом.

В комнате, где он находился, горел очаг. Тепло обволакивало узника, ласкало и убаюкивало. Резь в желудке притупилась, улеглась. Веки сомкнулись, и Хармон уснул — прямо так, сидя на стуле, с ложкой в руке.

Когда проснулся, он был в комнате не один. С ним находился человек: тучный, толстошеий, с обвислыми щеками и лукавыми глазенками. Он походил на пивовара или хозяина преуспевающей гостиницы. Человек не торопился говорить, ожидая, пока Хармон оклемается.

Голод вновь царапал желудок, но не так резко и мучительно, словно давал узнику передышку. Мысли зашевелились в голове — вяло, но набирая ход. Они вытащили меня из подземелья, из камеры Джека, пока я был без чувств, и принесли сюда. Усадили за стол, накормили. Значит, я для чего-то нужен им! Они видят во мне какой-то смысл. Возможно, они сохранят мне жизнь. Возможно, я сумею убедить их, что буду полезен.

Хармон облизал губы и произнес:

— Как я могу называть вас, добрый господин?

— Так и зови, — сказал тучный. Почесал складки на шее. — Стало быть, ты свел знакомство с нашим Молчаливым Джеком.

Хармон вздрогнул, поглядев на свой рукав, бурый от запекшейся крови покойника. Тюремщик хихикнул себе под нос.

— Знаешь, сколько времени ты провел с Джеком?

— Нет, добрый господин.

— Шесть дней.

— Всего шесть? — глаза у Хармона полезли на лоб. Казалось, прошла вечность!

— Говорю тебе это, чтобы ты понимал скорость, с какой течет время в темнице. Прошло шесть дней… Как бы тебе понравился месяц? Или год?..

— Этого не может быть! — выдохнул Хармон. — За месяц человек умрет с голоду.

Тучный широко улыбнулся:

— О, мы не пожалеем для тебя немного сухарей. Ты будешь иметь выбор: попытаться уморить себя голодом и жаждой, или же перекусить себе жилы…

Узник иступленно затряс головой.

— Добрый господин, нет, не делайте этого! Я пригожусь вам.

— Докажи, что пригодишься.

Хармон собрался с мыслями и повел рассказ. Излагал старательно и последовательно, со всеми подробностями, какие смог припомнить. Он начал с графского письма, полученного в Излучине. Рассказал о путешествии к Дымной Дали, о ребенке, которого хотели бросить из-за мора. Ребенок не относился к делу, но Хармон не боялся перестараться. Дальше повел речь о путешествии кораблем и о приеме у графа. Упомянул все возможные мелочи: и «Голос Короны», что читали на борту, и дурную Джоакинову выходку, и даже «птицу с южной душою». Разговор с графом Шейландом он воспроизвел чуть ли не дословно. Человек, похожий на пивовара, почесывал шею и благосклонно кивал.

Затем Хармон описал дорогу от Дымной Дали к Солтауну, столкновение с сиром Вомаком, бегство от погони, добрался до встречи с корабельщиком и во всех деталях пересказал их цветистый спор о цене. На всякий случай поведал даже о том, как предлагал Предмет барону Деррилу — хотя об этом слуги барона знают и без него, но все же, пускай убедятся в его правдивости. Хармон окончил рассказ моментом, когда ночью к нему постучался Вихренок. Сложно поверить, что это было всего неделю назад… Жизнь тому назад — так будет вернее!

Тучный мужчина выслушал его, потер ладони, заговорил:

— Итак, Предмет достался тебе от графа Виттора Шейланда. Граф продает его затем, чтобы выплатить Ориджинам невестин выкуп. А к тебе обратился по совету своего кастеляна Гарольда. Так получается с твоих слов?

— Да, добрый господин, так и получается.

— Давеча моему товарищу ты сказал, дескать, леди Иона знает, что граф продает Священный Предмет. Верно?

Хармон соврал об этом, но теперь побоялся отступиться.

— Да, добрый господин.

— Тогда выходит, если верить тебе, что герцог Ориджин — великий властитель Севера — отдал свою единственную дочь купеческому внуку, который к тому же распродает фамильное достояние. Правильно?

— Добрый господин, я не говорил, что герцог Ориджин знает о продаже, я только сказал о леди Ионе. И граф не распродает достояние, а продает всего лишь один Предмет.

— Да-аа? — тучный прищурил свои лукавые глазенки. — И откуда ты это знаешь?

Хармон потер бороду. Она была грязной и слипшейся, словно кусок пакли.

— Если так посудить, добрый господин, то вы правы — я не знаю. Мне просто так показалось.

— Тогда вполне может быть, что граф Шейланд продает не один Предмет, а два или три?

— Да, добрый господин.

— А может быть и так, что дал тебе не один Предмет, а два? И первый ты уже продал негоцианту, а денежки припрятал?

По спине Хармона пробежался озноб.

— Нет, добрый господин, нет, верьте мне! Всего лишь один Предмет — Светлую Сферу, она теперь у вас!

— С чего бы мне тебе верить?

— Добрый господин, я диву давался, что граф мне и один-то Предмет поручил! Где уж говорить о двух! Кто я, чтобы возить за пазухой целых два Священных Предмета?

— И верно, — дружелюбно согласился тучный, — ты — никто.

— Да, добрый господин.

— Скажи-ка мне вот что. Зачем графу Шейланду продавать святыню?

— Я уже сказал, добрый господин. Он хочет заплатить Ориджинам выкуп за принцессу Севера. Видать, занял у кого-то перед свадьбой, а теперь пытается вернуть долг.

— Да, ты это уже сказал. Но откуда ты это знаешь? Граф с тобой пооткровенничал?

— Да, добрый господин.

— Да?

— То есть, нет! Я сам догадался и высказал, а граф подтвердил.

— Стало быть, прямо в лицо графу высказал: не продаете ли вы святыню, чтобы за невесту расплатиться? А он тебе: да, дорогой, ты прав. Так было?

— Да… нет, добрый господин, не совсем так.

Тучный поджал губы и раздраженно встряхнул щеками.

— Что-то частенько ты путаешься… Скучаешь по Молчаливому Джеку?

— Нет,