Я – Ангел. Часть первая: Под прикрытием - Сергей Николаевич Зеленин

и не остались — долго ли имея соответствующие программы, их заново сделать?

— «На планер» Саньке да Ваньке, Елизавета — ты ещё нарисуешь! И, не на один — всё равно на нём пока летать некому… А вот на недвижимость почти в центре Москвы: это тебе возможно — всю жизнь придётся у мольберта простоять, а такого случая может больше не подвернуться.

Видя, что та слегка «не догоняет», развиваю мысль:

— Твоя же мама хочет вернуться в столицу? Так почему бы ей не помочь⁈

— А, как?

— «Как», Лиза — это было в детстве… — Мишка опять хохотнул лошадью, — у тебя уже есть имя — про тебя среди «людей искусства» уже знают, про тебя говорят! Подойди, представься молодой художницей, скажи что успешно продала свою первую картину и, предложи за эту сумму выкупить все долги кафе «Стойло Пегаса». Таким образом, ты станешь «дольщицей» — акционером этого заведения общепита. Потом, привезёшь сюда уважаемую Надежду Павловну и…

Моя «тёща» — как её в Ульяновске чуть ли не официально называют, хоть и из «бывших» — но баба бойкая!

Видать, закалили её характер тяготы и лишения лихих годин, пробудив некоторые полезные в жизни практические качества и черты характера.

— … Дальше, ты понимаешь, что произойдёт?

Мишка не удержался, чтоб не схохмить:

— Замуж за себя твоего Есенина возьмёт твоя мама и, будешь ты тоже «Есениной» — по приёмному отцу.

Корректно опровергаю такое развитие событий:

— Нет, Миша! Мама у Лизы далеко не дура и, дебошира-алкоголика — «замуж» за себя брать не будет. Такого «добра» и в Ульяновске хватает — если вечером вдоль заборов пройтись. Но возможно через несколько лет, у молодой художницы Елизаветы Молчановой в Москве будет своя творческая студия…

Прищурившись, ещё раз оглядываю пространство кафе:

— … Название, правда придётся сменить: «Стойло» — это уж через-чур, как-то по-скотски. Предлагаю будущую студию «неофутуризма» назвать «Ясли Пегаса». Типа, здесь вскармливаются молодые таланты…

Подмигиваю Лизе и шепчу на ушко:

— Ведь, для будущей Роксоланы, это более практическое вложение капитала — чем деревянный планер, который через пару лет устареет и сгниёт?

В прелестных серых лизиных глазках, как тополиный пух от поднесённой спички, вспыхивает и неугасимым огнём разгорается ЖГУЧИЙ(!!!) интерес:

— Это правда, что Есенин развёлся с Айседорой Дункан?

— Ээээ… Извини, но он постоянно забывает докладывать о разводах со своими бабами… — закрыв глаза напрягаю «послезнание», — скорее всего это правда. Но, долго он «холостым» не проходит, не надейся: смазливые особы, не отягощённые нравственно и умственно — на «богему» слетаются, как мухи на жидкое… На разведённый сахар.

Мишка, снова вполголоса заржал…

Лиза решительно встаёт, я едва успел схватить её за руку. Смотря снизу вверх в её глаза:

— Девочка моя, ты не забыла…?

«…Чему я тебя учил», — я произнёс мысленно.

— Нет, — твёрдо отвечает, — я ничего не забыла.

И, словно пава не идёт — а «плывёт» к ложе с «отцами-основателями» с решимостью и уверенностью самонаводящейся торпеды.

— … И не пей сегодня больше вина! — еле успел вдогонку.

— Да, она и нашего то — еле пригубила, — Мишка не теряясь, налил себе полный бокал, — ну… Прозит!

Поднимаю бокал минералки:

— Прозит… Чтоб все наши мечты всегда сбывались.

Настроение, сразу упало куда-то на гов…но!

Наверное, то же самое чувствует командир — посылая на первое боевое задание зелёного новичка, мучаясь вопросом: «А достаточно ли я его подготовил?». Увы, но ответ на него никогда заранее не угадаешь… Он приходит только после боя — по его результатам и, часто бывает — вместе с холодным трупом.

Вижу, Елизавета смело и с изящной грацией прима-балерины подходит, смеясь знакомится — подставляя ручку в которую тот «длинный» впивается упырём и, что-то мило лопочет. Садится за их столик и, вскоре я слышу отчётливо:

— Сергей! Только, дайте мне слово — что перестанете писать такую пошлятину…

Её пальчик указывает на стену с голыми «трёхглазыми» тётками.

* * *

Впрочем, скучать нам с Мишей долго не дали.

Он, довольно долго «булки мял» не решаясь и, только начал было:

— Серафим! Давно уже хочу тебя спросить…

— Хочешь — спрашивай, — взлохматил пятернёй его шевелюру, как шерсть на загривке подрастающему, перспективному щенку бойцовской породы, — только не о том, откуда берутся дети — ты ещё слишком «мелкий», чтоб знать это…

Вдруг, в кафе вваливается среднего роста брюнет плотного телосложения, при галстуке, широкополой шляпе, ярко-рыжих штиблетах и козлиной бородке «а-ля Троцкий». Мишке, он сразу не понравился:

— Жид.

Мне этот тип тоже не понравился — причём «очень давно», но вбитая в подкорку политкорректность заставила зашипеть:

— Миша, блин… С тобой лучше в приличные заведения не ходить! Ведёшь себя… Как перепивший в корчме петлюровец, чес слово.

Миша, с какой-то потаённой тоской протянул:

— Да… «Жовто-блакыдные» их резали, резали… Душили, душили…

Кулаком по столу:

— МИХАИЛ!!!

— Ладно, всё — молчу…

Развязно и крикливо, будто чувствуя себя здесь хозяйчиком, обойдя и здороваясь чуть ли не с половиной столиков, кивнув как давним приятелям «отцам-основателям», бородатый брюнет подошёл к нам. Посмотрев в упор и, не признав за знакомых, он:

— Я вижу здесь у Вас свободно… Разрешите?

С вежливой улыбкой, с ледяным сквозняком в интонации голоса, крайне холодно пытаюсь «отшить» — хоть и вовсе не «татарина», но всё равно — незваного гостя:

— Думаю, Вам лучше поискать себе другой свободный столик.

Однако, тот уже плотно «приклеил» свою задницу к стулу.

— Этот столик на четверых, я всё же здесь присяду — других мест нет.

Протягивая руку, представляется:

— Яков Блюмкин…

Пожав плечами, типа — не блевать же мне теперь кровью от радости, жму его пятерню и ответно представляюсь:

— Просто Серафим. А моя фамилия — в отличии от вашей, ничего Вам не скажет.

— Михаил… — в отличии от меня, Барон выпучил глаза — как плоская тихоокеанская камбала при виде «мужского достоинства» синего кита, — тот самый Блюмкин?!. Который…

Тот, хвастливо:

— Да, это я убил германского посла Мирбаха!

Это его похвальба, буквально «сорвав крышу», снесла меня «с катушек»:

— От знающих людей, эту историю я слышал несколько иначе. Вы, Блюмкин, стреляли в безоружного человека с трёх шагов и промахнулись — высадив целую обойму из пистолета. Затем, Вы бросили бомбу — которая не взорвалась. Возможно Вы просто забыли