Багдадский вор. Трилогия - Андрей Олегович Белянин

поёжиться наших героев. Начнём по старшинству. Высокая, прямая как кочерга, с коричневым лицом, холодными глазами, от пяток до макушки наполненная двуличием и ложью. Её звали Далила-хитрица, она промышляла грязным обманом, втираясь в доверие к лицам мужского пола и настырно предлагая им переспать со своей дочерью. Уютное местечко, бокал вина, пара золотых на фрукты и подарки — короче, наутро беднягу находили голым и без гроша! Жаловаться некому — законы шариата не одобряют прелюбодеяние и пьянство.

Упомянутая выше дочь — толстеющая дылда, девица с круглым лицом, густо унавоженным косметикой. Без которой трудно было определить, где у неё, собственно, находятся глаза, какого они размера, где губы, какую оставшуюся часть лица считать щеками и где оно плавно переходит в шею, которой в общем-то тоже не видно, как бы сразу и в плечи. Красавица носила гордое имя Зейнаб и незаслуженное прозвище — мошенница. Ибо в подавляющем большинстве афер ей отводилась лишь отвлекающе-вспомогательная роль, а настоящей мошенницей была как раз мама Далила.

Ну и личность третьего, наверное, уже ни для кого не секрет. Молодой человек с наглым лицом и развязными манерами, муж Зейнаб, зять Далилы, а по крови ещё и двоюродный племянник самого Шехмета, горбоносый гордец Али Каирская ртуть. Кличка получена была ещё в Каире, где он начинал свою карьеру в банде малолетних преступников. Узкоглазые хлопчики ловко втирались в доверие к купцам и торговцам, дабы при первой возможности покинуть их на угнанной скотине и с ворованным добром. Постепенно власти страны прикрыли всю эту лавочку, но Али успел уйти к дяде в Багдад, полностью оправдывая своё текучее и токсичное «погоняло».

Все трое пили чай, ели плов и безбоязненно обсуждали планы на завтрашний день. На улыбчивого прислужника, неизменно меняющего чайники, подносящего полотенца и убирающего пустые тарелки, никто не обращал внимания. Когда надо, домулло умел быть «невидимым»…

— Мой дядя, да продлит Аллах его годы, хочет, чтобы мы изловили бесчестного Багдадского вора, бесстыжей ложью позорящего его благородное имя! — кипятился тонкоусый юноша.

— Да будет так, — смиренно кивала Далила. — Мы с дочерью верные рабы сиятельного Шехмета, но какова будет награда старой женщине, одинокой вдове, отдавшей тебе единственный цветок своего сада, непорочную дочь, стыдливую, как ландыш, и прекрасную, как пери…

Али Каирская ртуть поморщился, словно от зубной боли, косясь на полусонную жену, которая даже с закрытыми глазами не забывала громко чавкать лепёшкой на меду.

— Щедрость моего дяди не знает границ, — наконец определился он. — И если мы принесём ему голову его врага на медном блюде, то получим в благодарность золотое блюдо, полное монет, весом с ту же голову.

— Нетрудно нарезать голов голубоглазых мужчин с золотистыми волосами… Быть может, великий Шехмет и не вспомнит в точности черты Багдадского вора?

— Увы, он ясно дал понять, что видел злодея ещё совсем недавно и запомнил так, словно его черты вырезаны дамасской сталью на его боевом щите!

— А до меня дошли другие слухи, о мой отважный зять, муж моей прелестницы-дочери, — задумчиво поковыряв пальцем в волосатом ухе, припомнила старуха. — Говорят, что сам визирь приказал поймать и поставить перед ним на колени знатного пройдоху и обманщика, да проест ему плешь шайтан своими коренными зубами, бездельника, болтуна и возмутителя спокойствия Ходжу Насреддина! Как известно, эти двое часто ходят вместе, замышляя против мусульман недоброе…

— Первым надо взять Багдадского вора, ибо это приказ дяди!

— Стоит ли ради него пренебречь приказом визиря? Ведь он платит больше.

Загоревшийся было грозный египетский парень удержал себя в руках, подумал и предложил разумный компромисс:

— О мудрая Далила-хитрица, да не затупит время твой острый ум, не разумно ли нам будет разделиться? Со мной сорок храбрых молодцов из пригорода Каира, их сердца пылают отвагой, ловкостью и силой они подобны снежным барсам и громко стучат зубами, пугая врага! Пусть голова обидчика моего дяди будет на моём копье! Ты же хитроумно излови Насреддина, а награду мы поделим пополам…

— Облезешь, глупый мальчишка! — лихо осадила его старуха. — Я твоя законная тёща, а моя несравненная дочь, мой тюльпан Иссык-Куля, моя золотая виноградинка и, увы мне, твоя жена, должны получить две доли!

— Две? За что?! Эта толстая дура всё время что-то жрёт, потом спит, а потом ещё и лезет на меня сверху, когда я нерасположен и мыслю о вещах, недоступных рассудку слабой женщины. С вас достаточно, что я вообще женился на ней после памятной Ночи Бесстыжих Шайтанов…

— А в глаз?

Домулло успел очень вовремя убрать своё любопытствующее ухо с линии атаки старой вешалки, никогда не державшей слово. То есть обещала в глаз, но Али словил ферганской пиалой в лоб. За что, не чинясь, макнул тёщу лицом в остатки остывшего плова. Зейнаб, почти не размыкая глаз, сгребла обоих за воротники и небрежно стукнула головами. Повис долгий, гулкий звук, но безобразная драка за столом мигом угасла одновременно с отпаданием двух бессознательных тел в разные стороны…

Ходжа едва ли не бегом вернулся к друзьям, отпихнув в угол уже изрядно назюзюкавшегося Ахмеда, и пустился вводить Оболенского в курс дела. Никто не собирался недооценивать врага, и трудно было навскидку решить, с кем опаснее связываться. Все это понимали…

Ведь, по сути, Али, Далила и Зейнаб, как ни верти, а имели дурную, но, главное, вполне заслуженную славу. У тех были связи, сила, финансы, поддержка государственных структур, а чем могли похвастаться Лев с Ходжой? У наших в Бухаре даже приличной группы сочувствующих фанатов в десять человек и то не набиралось. Одно дело хихикать себе в кулачок над незатейливыми проделками героя народных анекдотов и совсем другое — прятать этого героя от рыщущей стражи, рискуя собственной головой. А это под силу не каждому…

Если в Багдаде народ намучился под несгибаемой пятой эмира, то в торговой Бухаре все жили более-менее ровно, чинно и благородно. Толкнуть людей в революционное пламя мятежа не было ни возможности, ни среды, ни повода. Смутьянов бы опять повязали, как недавно на базаре, и также дружно сдали судье, а кади тоже недолго бы тянул с мудрым приговором. Получается, что ребята могли надеяться