Чертополох и терн. Возрождение Возрождения - Максим Кантор

Корбюзье вспоминал, что на открытии испанского павильона «„Герника“ видела в основном спины посетителей». Для сюрреалистов картина была пафосной в самом дурном смысле слова, «ангажированной», ее именовали «пропагандистским документом», фовисты (французские мастера как раз открывали в Берлинском Дворце искусств выставку радостного творчества под патронажем Германа Геринга) и даже мадридский журнал Sábado Gráfico написал: «“Герника” – полотно огромных размеров – ужасна. Возможно, это худшее, что создал Пабло Пикассо за свою жизнь».

Черно-белая картина сознательно выдержана в эстетике газетной хроники – Пикассо нарисовал огромное фото из газеты. Считается, что на Пикассо подействовал отчет Джорджа Стира о бомбардировке, напечатанный в «Юманите» 29 апреля 1936 г.; предполагают, что фотография мертвой женщины с ребенком повлияла на центральную фигуру «Герники». Равным образом можно, конечно же, говорить о влиянии «Хиосской резни» Делакруа. И то и другое, вероятно, справедливо, но не критично важно.

Репортажи в «Пари-Суар», «Юманите» (Пикассо читал обе газеты, и правую, и левую) противоречивы. Отношение соответственное: Пикассо реагирует в офорте «Мечты и ложь генерала Франко» на газету «Пари-Суар», скомканную в кулаке.

В первый год войны, еще до бомбардировки Герники, парижского обывателя потрясла информация о так называемой «резне в Паракуэльосе» – массовом расстреле республиканцами франкистских заложников. Это несомненно представляло республику – чудовищной. Информации о бомбардировках Мадрида появлялись реже. Затем внимание привлекла история самолета Potez 54 перевозившего корреспонденцию между Испанией и Францией. Самолет атакован в небе Испании, предположительно советской авиацией. Убит журналист Луи Делапре (Delaprée) из ежедневной газеты «Пари-Суар», другой пассажир, доктор Хенни, швейцарский представитель Международного Красного Креста, выжил. Французская пресса утверждала, что нападение было нацелено на доктора Хенни, поскольку тот имел документы об убийствах в Паракуэльосе. Исследование Мартина Минчона (Martin Minchon, «The Truth Picasso’s Guernica: Picasso and the lying press», The Voluteer. 9 March 2012) опубликовано несколько лет назад; Минчон проследил историю создания одной из картин, предшествующих «Гернике», – то была непосредственная реакция на статьи об этом инциденте. Пикассо почувствовал азарт журналиста – как несхоже это с безразличием сюрреалиста.

Еженедельник Charivari (со времен Оноре Домье стал правым изданием и работает рука об руку с «Аксьон Франсез») 9 января 1936 г. публикует на обложке карикатуру: стервятник с иудейским носом сидит на гробе журналиста Делапре, у стервятника на груди серп и молот, рядом сообщение об иудео-большевистском заговоре. Суть кампании: «левый» республиканский террор пытаются замолчать «левые», и прежде всего – евреи. Премьер-министром был Леон Блюм, правый социалист и еврей. В 1937 г. премьер Леон Блюм уходит с поста из-за разногласий в коалиции по поводу поддержки Испанской республики, в 1940 г. депортирован в Бухенвальд правительством Петена. Изображения Блюма в качестве стервятника появлялись еще до испанских событий. 23 февраля 1935 г. на обложке Le Charivari карикатурист загнул нос Блюма в еврейский клюв, показывая, как стервятник ковыряется в жертве, похожей на Иисуса. По мысли художника, еврей-премьер уготовил налогоплательщикам именно такую судьбу, когда Народный фронт придет к власти. Ральф Супо, карикатурист, в марте 1937 г. изобразил Леона Блюма (все еще премьер-министра) покрытым кровью. Надпись гласит: «Кто сказал, что у меня нет французской крови?» Карикатура, связанная с самолетом Делапре и, соответственно, с обвинениями левых в замалчивании преступлений республики, – стала сюжетом картины Пикассо. Его холст повторяет обложку «Шаривари» со стервятником и одновременно картину Гойи «Махи на балконе» (последнее обстоятельство Пинчон не заметил). Пикассо рисует стервятника в платье махи, стоящим, как героиня Гойи, привлекающая взгляды толпы. В одной когтистой лапе – националистический флаг, красно-желто-красный, другую лапу маха-стервятник простерла к народу. Надпись: «Маркиза Христианская Задница посылает мавританских солдат защищать Деву». Здесь тройная издевка: мавританцев-мусульман бросили на спасение католических святынь, шлюха защищает Деву Марию, стервятник борется за мир. Скорее всего, и «Натюрморт с лампой», который Джон Ричардсон считает первым упоминанием о Гражданской войне в Испании, – связан с тем же событием.

Натюрморт бесхитростный: кувшин с водой, ваза с фруктами под лампой – и все залито ровным белым светом, тут же лежит отрезанная рука. Пикассо поместил в композицию листок календаря «29 декабря» – день, когда должно было состояться чествование журналиста Луи Делапре. Отрезанная рука и лампа – детали, использованные спустя короткое время в «Гернике», их смысл прост: искусственный свет и невозможность помочь.

Натюрморты войны, как правило, состоят из трех-четырех предметов: череп, свеча, лампа, кастрюля, подсвечник, и т. п. – все просто и грубо нарисовано, угловатые формы напоминают о кубизме – на этот раз готика не стремится вверх, но сминает объем. Почти во всяком военном натюрморте Пикассо рисует источник света: или свечу, или лампу – в «Гернике» сразу два источника света: причем рука подносит свечу к лампе – эта нелепость поражает мгновенно. Потом понимаешь: «объективный» свет лампы обманчив, но индивидуальный свет свечи – освещает.

Картин об испанской Гражданской войне не так много. Рикардо Бароха «Расстрел инсургентов» (1937) повторяет композицию расстрела Гойи: у подножья горы три человека, взвод солдат с ружьями, машина, на которой привезли осужденных, – живопись академически аккуратная. Аурелио Артета, «Триптих войны» (1937) – чуть более экспрессивна, но не выходит за рамки испанского салона. Надо, однако, отдавать отчет в том, что многое утрачено. Ниже – отрывок из предисловия Хемингуэя к выставке небольших рисунков Кинтанильи: «Я спросил Луиса, как его студия и целы ли его картины.

– Все погибли, – сказал он без горечи и объяснил, что бомбой разворотило здание.

– А большие фрески в Университетском городке и Каса дель-Пуэбло?

– Пропали, – сказал он. – Все – вдребезги…

– Ну, а фрески для памятника Пабло Иглесиаса?

– Уничтожены, – сказал он. – Нет, Эрнесто, давай лучше не говорить об этом. Когда у человека гибнет вся работа его жизни, все, что он сделал за свою жизнь, – лучше об этом не говорить.

Картины, уничтоженные бомбой, и фрески, разбитые артиллерийскими снарядами, искромсанные пулеметным огнем, были великими произведениями испанского искусства».

То немногое, что могли знать парижане об испанской живописи, и почти все, что знали об Испанской республике, не располагало к сочувствию. В Париже, впрочем, находится бравая американская журналистка Марта Геллхорн, готовится к выезду в Мадрид, обещает репортажи. Хемингуэй влюбился в нее, взаимным чувствам помогало то, что тогдашняя жена Хемингуэя Полина – католичка, она на стороне Франко. В 1937 г. журнал La Verve («Воодушевление») с красочной репродукцией Матисса на обложке публикует фотографию с картины «Герника» Пикассо – не репродукцию, а именно интерьерную фотографию, выполненную Дорой Маар. Спустя много лет Андре Мальро попросит Шагала проиллюстрировать его очерк «На земле», посвященный воспоминаниям об Испании, двумя литографиями. Шагал выполнил нарочито наивные витебскообразные композиции: на земле стоит человек, по небу летит ватный самолет. Это практически все.