Катарсис-1. Подноготная любви. Психоаналитическая эпопея - Алексей Меняйлов

П.: Очки настолько тёмные, что эти глаза не смогут тебя видеть?

В.: Да, такие.

П.: Надевай… Надела?

В.: Надела.

П.: Так. Хорошо. А теперь, что надо сделать, чтобы никогда не была забыта та польза, которую ты обрела, попав в эту ситуацию?

В.: Польза? Разве польза? Я не поняла.

П.: Из каждой ситуации, пусть даже на первый взгляд печальной, можно извлечь урок.

В.: Теперь понятно.

П.: Ну так и как? Может быть, надпись какую-нибудь на очках сделать?

В.: Нет, не годится.

П.: А что надо сделать?

В. (Особенно улыбаясь, как показалось Психотерапевту, приятно для него.): А можно не говорить?

П.: Можно… Готово?

В.: Да.

П.: Интересно, что ты сделала? Веник в задницу ему вставила?

В.: Ну что ты! Это только ты у нас такие вещи делаешь. Вернее, на такое способен.

П.: А ведь, действительно, был случай. Был образ, вставил ей в задницу веник и сказал этому аисту лететь подальше… А какой смысл этого знака, этой метки, ты мне тоже не хочешь сказать?

В.: Нет.

П.: Хорошо. Такой вопрос: ко всей этой истории Зина имела отношение? Скажем, могла ли она каким-либо образом подготовить почву для того, чтобы возник этот стресс, с глазами? Стресс, от которого мы только что освободились?

В.: Н-н-не знаю. Впрочем… Во всяком случае, у меня нет такого ощущения, что её участие в этом исключено…

П.: Ну разумеется, женщина женщине всегда «поможет»…

В.: С женщинами мне давно всё понятно. Да я их давно стороной и обхожу. Вот только разве Оля…

П.: Теперь — эти глаза были связаны с ночными твоими кошмарами?

В.: Да.

П.: Будут тебе сниться теперь кошмары?

В.: Нет, не будут.

П.: Ощущение: сегодня ещё поработаем?

В.: Нет, хватит.

П.: Ощущение — через сколько дней оптимальней всего продолжить чистку от больничных травм?

В.: Через четыре дня. Сил мало.

П.: Хорошо. Что-нибудь на сегодня мы не доделали?

В.: Нет, всё в порядке.

П.: Последний вопрос. Ты в состоянии будешь доехать?

В.: Куда на лето собрались? Да.

П.: Тогда вспомни что-нибудь приятное. Скажем, за последнюю неделю.

В.: Приятное?.. Как мы с тобой вдоль реки сегодня гуляли. (Улыбается.) Было очень приятно.

П.: Всё. Открывай глаза.

* * *

П.: Однако же Зина и гадина оказалась: сколько тебе насажала! Но теперь, кажется, всё. Ещё раз проверь.

В.: Во мне больше ничего. Может, у тебя что есть?

П.: У меня?! Впрочем… Почему бы и нет? Давай проверим. Я готов.

В.: Что ты видишь? Какой образ связан с больницей?

П.: М-м-м… Ого! Капкан!

В.: Капкан? В какой части тела?

П.: Ни в какой. Просто вижу. Железный. С зубьями. Но — странное дело! — закрытый. Правда, есть некоторое противоречие: капкан, но закрытый? Если капкан, то он должен быть открыт.

В.: А кто его поставил?

П.: Кто? Зина!.. Зина? И мне тоже?

В. (с интонацией чуть-чуть язвительной): Как ты, однако, чувствуешь… И что она?

П.: Она явно чувствует себя женщиной.

В.: Ещё бы!

П.: Я это по её взгляду понял. На следующий день после того, как я тебя откачивал, можно было, наконец, вокруг посмотреть. Я тогда внимательно всех осмотрел: не пропустил ли ещё какого некрофила? И — она! Под контроль поставить может и, возможно, тебя уже и поставила. И ещё — женщиной себя чувствует.

В.: Так. Продолжим. Что будешь делать с этим капканом?

П.: Сейчас порассматриваю… Всё! Ой-ой!! Ой!

В.: Что такое?

П.: Сердце! Ой!

В.: Что там в сердце?

П.: Тоже капкан. Второй. Сейчас разожму… Сердце рвёт!.. Ой! Всё! Нет. Ой!

В.: Что?

П.: Там что-то ещё есть. И тоже от Зины. Ох, как больно!

В.: Так. Спокойно. Всё будет хорошо. Что это?

П.: Арбалет. Со стрелой! И стрелой — прямо в сердце!

В. (с интонацией язвительной): Какой ты, однако, чувствительный.

П.: Ты второй раз уже эту фразу говоришь. И интонация какая-то… особенная.

В.: Так… Продолжай работать.

П.: С сердцем всё… Всё?.. Ага!.. Всё, не болит больше. Хорошо. Открываю глаза… Уф! Вот тебе и Зина! Один раз-то на неё всего и посмотрел — а столько нахватался. Впрочем, может, если бы и не смотрел, то всё равно всё те же самые штуки от неё и были бы. И не заметил бы, от кого.

В.: Зато она тебя заметила.

П.: В каком смысле?

В.: В таком. Пробудил ты её. Говорит, что вся не своя становится — так ей хочется тебя потрогать. Хоть руки в наручники заковывай.

П.: Что-о-о-о?!?!!

В.: То самое. Много лет, говорит, никто не мог смутить её женского спокойствия — а тут н`а тебе, в больнице! Так влюбиться!

П.: Что-что?!! Это она такое тебе говорила?

В.: Да. Она.

П.: Тебе? Почему тебе?

В.: А кому? Дежурному врачу, что ли?

П.: Тоже верно… И что же ты?

В.: Ничего. А что я должна была сделать?

П.: Не знаю. Но, согласись, ситуация странная. Она же тебя воспринимала моей женой… И тебе же душу изливала. Оно конечно: лежали рядом, ты её подкармливала, в сущности, от тебя одной тепло к ней шло, но… Однако, интересные у тебя должны были быть переживания! Одна-единственная в палате нестарая женщина — и та влюбляется в твоего мужа. Как же я сразу не заметил? Ну и дела…

В.: Ой-ой! Разулыбался! Вы только посмотрите на него! Кот ты! Кот!

П.: Да, улыбаюсь! А что, плакать, что ли? А что касается кота, то я… Да что ты такое говоришь!

В.: То самое! А то, пожалуйста, возвращайся, она там тебя ждёт. Женщина состоятельная. Приятно-то как ему, надо же!

П.: Послушай, я, конечно, после твоего возвращения никак не успокоюсь, восторженный, соображаю слабо, но не настолько, чтобы не заметить некоторую несообразность: ты была предана твоей сопернице. Это неестественно. А меня ты уничтожала.

В.: Потому и уничтожала.

П.: Ах, иуда. Это была как бы не ты. Но ты допустила. Это значит, что какой-то корешок зла в тебе остался.