Жизнь и судьба инженера-строителя - Анатолий Модылевский

выполнял министерскую тему, пробовал просить разрешение у начальства позвонить в Москву, но бесполезно; иногда, зная, что беспокойная Клава где-то отсутствует, тайно звонил – будь что будет, пока снова не попался вредному завхозу.

Клава была в институте весьма заметной фигурой: среднего роста, полная блондинка, с глазами пивного цвета, сверхактивная, крикливая, злая и придирчивая, с грубо-решительным голосом, высокомерная и призирающая людей, склонная видеть в людях только худшее; нередко поступала как самодур, и однажды учинила скандал в буфете во время обеденного перерыва, возможно, в тот день неё был плохой желудок; вообще, считала институт своей вотчиной, а сотрудников – как безответную тварь; сама сознавала своё ничтожество и вымещала свою духовную ущербность на людей. Вспоминаю «Унтер Пришибеев» А.П.Чехова: «А ежели беспорядки? Нешто можно дозволять, чтобы народ безобразил? Где это в законе написано, чтоб народу волю давать? Я не могу дозволять-с. Ежели я не стану их разгонять да взыскивать, то кто же станет? Никто порядков настоящих не знает, во всем селе только я один, можно сказать, ваше высокородие, знаю, как обходиться с людьми простого звания, и, ваше высокородие, могу все понимать». Входила Клава в «руководящий круг» администрации – умел наш директор подбирать «кадры».

Что же мне оставалось делать, как связываться с Москвой? Позвонил один раз с городского переговорного пункта, дорого, а звонить надо, работа над диссертацией была в разгаре; ничего не поделаешь, звонил, но не часто; однажды заметил в кабинке молодого мужчину, который долго разговаривал и не всовывал монеты в аппарат; когда он вышел, я спросил об этом; не знаю почему, но он мне, незнакомому человеку, объяснил: надо вставить одну монету и набрать код (я его запомнил), после гудков раздаться щелчок и теперь без монеты набираешь московский код и номер – разговаривай, сколько хочешь бесплатно; первый код оказался почему-то Алма-Аты, но специальный; к тому времени я уже знал о существовании специальных кодов и прямых переговоров (энергетики, обкомы партии, военные, КГБ, и пр.); как он узнал код, меня не интересовало, «голь на выдумки хитра», и теперь я разговаривал свободно; правда, гораздо позже, уже после защиты диссертации, я как-то попробовал позвонить, но не получилось, видно, навели порядок.

Работая в низкооплачиваемой должности старшего инженера, я был озабочен содержанием семьи и о том, как заиметь для себя в КПИ лишний час занятий с вечерниками, а по субботам и воскресеньям – с заочниками, чтобы свести концы с концами; заведующим кафедрой ТСП был доцент, к.т.н. Александр Иванович Веретнов, мужчина высокого роста лет пятидесяти с серьёзным выражением на лице, спокойный, ответственный и справедливый; скупой на эмоции, несколько даже суховат, но сквозь эту сухость чувствовалось настоящее расположение. Однажды, чтобы получить лишние 50 рублей, я решился на обман: сдавая лаборанту месячный финансовый отчёт почасовика, приписал несуществующие часы занятий в надежде, что номер пройдёт; однако зав кафедрой, проверяя отчёт, обнаружил липу, но не стал мне выговаривать, а вернул отчёт через лаборанта; увидев там исправления, я чуть было не сгорел от стыда, первое время избегал встреч и смотреть заведующему в глаза, чувствуя себя шкодливым котом. Александра Ивановича я уважал, в моих виноватых глазах он видел: «очень прошу вас, простите меня, будьте настолько добры»; конечно, он, неравнодушный, простил меня, зная о моей семье и низкой зарплате в НИИ; когда я позже работал на кафедре в КПИ, наши взаимоотношения всегда были честными и уважительными.

Деньги постоянно требовались и на обеспечение жизни, и на расходы для подрастающих сыновей; нам не к кому было обращаться с просьбами финансового характера, выкручивались сами, часто приходилось занимать деньги в институтской кассе взаимопомощи; хорошо, что сыновья чуть ли не ежегодно с наступлением сезона проводили лето на море в Леселидзе, где Галя работала в пионерлагере воспитателем; это было большое финансовое подспорье.

XIII

.

Наступила осень, дождливая и ветреная, но это было с давних времён моё любимое

время года для творчества; хотя дни становятся короткими, зато более ясными и устойчивыми – сидишь в пустой тёплой комнате за письменным столом, смотришь в окно, залитое дождём, никто не мешает думать; на столе нужные записи, книги и стопка чистых листов бумаги для написания первой главы диссертации – литературного обзора; под шум дождя и ветра работается легко и с удовольствием; это прекрасная возможность анализировать и делать выписки из публикаций, или уйти от всего лишнего, суеты и погрузиться в раздумье над результатами экспериментов, осмысливая возможные пути решения проблем – это уже материал для основных глав диссертации; за несколько часов такой продуктивной работы успеваешь сделать так много полезного, что в конце невольно вспоминается: «Ай да Пушкин, ай да молодец!»; у Александра Сергеевича осень была самым продуктивным временем, и не только Болдинская; помню, ещё со школьных времён осенними днями в Рубцовске (осень там очень похожа на украинскую) ходили мы с ребятами в Забоку за поздней ягодой: в полной лесной тишине, ни ветерка, на душе умиротворённость; придя домой, садишься писать заданное сочинение или с удовольствием читать пушкинскую прозу; «осень подпитывает творческую силу человека! Унылая пора, очей очарованья – лучше нашего гения не скажешь, точнее его состояние души не выразишь. Прекрасное свойство человеческой памяти – забывать плохое и приближать, помнить хорошее, душу грустно успокаивающее» (из Виктора Астафьева).

XIV

Когда были получены первые положительные результаты, о которых я доложил по телефону Лагойде, он снова посоветовал продолжить работу, чтобы окончательно определить пределы дозировок в зависимости от многих факторов; а в начале декабря я уже докладывал на Научном Совете лаборатории Миронова свои новые результаты, которые были одобрены; через несколько дней на совещании учёных-бетонщиков я, в числе других аспирантов, докладывал свои результаты исследований; зав лабораторией бетонов, подвергаемых термообработке на заводах ЖБИ, д.т.н. Малинина (в молодости аспирантка Миронова) отметила расплывчатость моих научных результатов; в ответ С.А. несколько резко высказал своей бывшей ученице, что у меня конкретная цель – дать строителям правильные ориентиры при использовании бетонов в зимнее время; результаты моей работы были признаны положительными, а совет Малининой я учёл; в заключительном слове поблагодарил её. Теперь мне пришлось задуматься об описании полученных результатов в тексте диссертации; но я совершенно не имел понятия о её структуре в полном объёме, поскольку в Красноярске не было возможности познакомиться с текстом какой-либо чужой защищённой диссертации; однажды в кабинете Лагойды на столе я увидел чью-то готовую диссертацию, присланную ему на отзыв; попросил её на один день, чтобы ознакомиться со структурой текста; быстро отправился в фотолабораторию института, чтобы сделать копию весьма