Остров затерянных душ - Джоан Друэтт

Из этих шкур они изготовили не только одежду, каждый выкроив и сшив себе полный комплект, но и сделали из них теплые лоскутные одеяла для сна.

Но это не снимало проблемы с обувью, и ее необходимо было срочно решать, поскольку все они уже сносили свои сапоги, а мокасины из тюленьих шкур, которые они делали себе взамен, никуда не годились. Райналь об этом пишет так:

«Невыделанная кожа, постоянно находясь в соприкосновении с заболоченной почвой, напитывалась влагой, становилась рыхлой, загнивала и быстро рвалась при хождении по острым прибрежным камням».

Однако найти решение этой задачи было не так-то просто. Как ранее записал Масгрейв, у них «не было коры, пригодной для дубления». Кора дерева рата была слишком тонкой и жесткой.

Тем не менее Райналь использовал именно эту кору. Очень мелко нарезав ее в огромном количестве, он варил ее в большом объеме пресной воды, затем, когда варево стало таким же темным, как хорошо заваренный чай, слил отвар в бочку. Она была выставлена за дверь, чтобы медленно выпариваться до еще более насыщенной концентрации.

«В другой бочке я приготовил раствор извести из раковин мидий, которые предварительно пережег в порошок. В эту ванну я поместил несколько шкур: самые толстые и самые тонкие, какие смог отыскать».

Замачиванием их в таком крепком щелочном растворе он надеялся вымыть из кожи жидкий жир. Вытащив шкуры через пару недель, он обнаружил, что жир превратился в некое подобие мыльной пены. Взяв несколько досок из тех, что еще были у них в распоряжении, Райналь распял шкуры, закрепив их деревянными колышками, и соскоблил с них твердый жир. Затем срезал весь мех и погрузил их в проточную воду ручья на несколько часов.

«После этого мы поместили их между досками и нагрузили сверху большие камни, чтобы отпрессовать всю известь, которая могла в них еще оставаться».

Эту процедуру повторили несколько раз, и в итоге шкуры были готовы к замачиванию в дубильном растворе. Процесс дубления обычно длится несколько месяцев, так что Райналю и его помощникам оставалось только ждать, пока раствор сделает свое дело, однако, по крайней мере, начало было положено.

Именно тяжелая работа, подобная этой, не давала им раздумывать над своей неблагополучной судьбой и впадать в уныние. Как философски отмечает Райналь, постоянное решение насущных задач «оставляло нам мало времени для размышления о наших несчастьях».

Пришел март и принес с собой шторма с дождями, снегом и дождем, а иногда с одним лишь снегом.

«Вереница бурь с запада, – пишет Масгрейв, – которые только изредка утихают, чтобы налететь снова с удвоенной силой. Мы со страхом стали ждать прихода зимы».

Их всех одолевало страшное предчувствие голода, так как в поведении их добычи произошли тревожные изменения. Теперь стало намного труднее отыскать морских львов, не говоря уже о том, чтобы застать врасплох и убить. Райналь объяснял это кочующим образом жизни тюленей, что само по себе не предвещало ничего хорошего. Масгрейв, который предполагал, что морские львы, возможно, стали опасаться и сторониться людей, ратовал за то, чтобы самки с детенышами, обитавшие в зарослях кустарника поблизости от Эпигуайтта, были оставлены в покое хотя бы на какое-то время.

Каждый раз, когда погода бывала благоприятной, отшельники садились в лодку и отправлялись на охоту у берегов и островков бухты Карнли. Третьего марта Джордж, Алик и Масгрейв обнаружили маленький остров, который Масгрейв назвал Восьмерка за его характерную форму. Этот клочок земли стал их излюбленным охотничьим угодьем. Когда они высадились на нем в первый раз, шел проливной дождь, но, по словам Масгрейва, у них уже три дня не было свежего провианта, поэтому ливень не остановил мужчин.

Их упорство было вознаграждено: здесь они встретили три стада самок морского льва, каждое из которых насчитывало по тридцать – сорок особей, и все они крепко спали, невзирая на непогоду. К тому же, по словам капитана, «среди них было множество совсем юных». Когда к ним с криками и воплями ринулись все трое с дубинками, самки тут же проснулись и стали озираться в замешательстве, затем бросились в воду, оставив на берегу своих питомцев. «Я полагаю, в десять секунд мы забили десяток щенков двух-трех месяцев от роду и одного двухлетнего тюленя».

Это было обычным делом, поскольку оставленные своими матерями детеныши становились легкой добычей.

«На протяжении февраля, марта и апреля самки бо́льшую часть времени проводят на берегу, лежа в кустах группами от двенадцати до двадцати голов там же, где собирались их детеныши, – вспоминал Масгрейв впоследствии. – По всей видимости, у них не было какого-то определенного времени кормежки в воде и они позволяли своим щенкам сосать молоко, когда тем хотелось».

Наевшись, детеныши оставляли своих матерей и играли друг с другом.

«Матери, похоже, вообще обращали мало внимания на своих детей», – пишет он.

Как и в тот день на острове Восьмерка, они легко бросили своих щенков, чтобы укрыться в воде.

Поначалу мужчин поражало столь явное отсутствие материнской заботы. Но позже они были потрясены случаем с самкой, чей детеныш был убит рядом с их домом. По словам Масгрейва, она продолжала и продолжала возвращаться в поисках своего потерянного детеныша, беспрестанно воя и не уходя в воду и, соответственно, голодая в течение восьми дней. «После первых нескольких дней ее голос стал слабее, а под конец едва слышным». Капитан думал, что она умирает, но она вернулась в море поесть. «После этого она еще больше месяца ежедневно приходила на это место и чрезвычайно скорбно выла».

Впрочем, довольно часто можно было видеть, как матери кусают своих детей, причем так сильно, что им «встречались бедные маленькие твари с чудовищно искусанной и изодранной шкурой». Как сообщает Масгрейв, обычно такое случалось во время уроков плавания. Детеныши тюленей рождаются без инстинктивного умения плавать и боятся воды настолько, что их действительно необходимо подталкивать и заставлять покинуть безопасный берег, чтобы плюхнуться в волны прибоя. Далее матерям приходится учить их, как вести себя в стихии, которая должна стать им родной. Масгрейв, которому это кажется забавным, пишет: «Мать сажает его себе на спину и очень осторожно с ним плавает, не погружаясь в воду, а бедный малыш все это время непрерывно скулит и то и дело сваливается со скользкой спины матери, и тогда он барахтается в воде точь-в-точь как маленький мальчик, который, не умея плавать, оказывается там, где не может достать ногами до дна».

Некоторое время самка терпеливо повторяет это упражнение, но потом выходит из себя и применяет насилие, поскольку иные способы принуждения не приносят результата. Людям это кажется жестокостью, но она делает все для блага детеныша.

Сочувствие к маленьким тюленям делало их убийство еще более тягостным. После того как самки ретировались в спасительную воду, их дети прятались в кусты, но затем, жалобно призывая матерей, выдавали свое укрытие. Однажды Райналь нашел малыша, который выглядывал из-под поваленного дерева, где он прятался, сбившись в кучу с еще двоими, и его огромные испуганные глаза, пишет он, «казалось, искали в нас жалости и молили о пощаде. Мы были очень тронуты и долго колебались, склоняясь к тому, чтобы сохранить им жизнь. И все же суровая необходимость заставила нас подчиниться доводам разума, а не чувствам».