Отражение сна - Юлия Лялина

– Если хотите кого-то пожалеть, то пожалейте лучше себя, – раздражённо бросил Куратор. – Он распробовал вас – и теперь везде вас найдёт. У вас есть все шансы стать его первой жертвой. Я уж молчу о том, какую опасность он представляет для других сноходцев: признаться честно, я никогда не ощущал таких сильных заблудших – но тем сильнее будет чудовище, которым он станет.

Марина затрясла головой, как будто могла вытряхнуть слова Куратора из ушей.

– Почему вы не сказали мне раньше?!

– Наш принцип – поэтапное обучение, – наставительно поднял указательный палец Куратор. – Вы столкнулись с информацией о заблудших слишком рано – и вот, полюбуйтесь на результат. Если бы вы были подготовлены должным образом…

– …то считала бы заблудших недоделанными кошмарами, да? – Марина хотела уколоть Куратора, но вместо этого ранила только саму себя.

А Куратор галантно умолк: раз уж перебила – вперёд, продолжай.

Он вообще выглядел раздражающе невозмутимым, словно не на него могла вот-вот сорваться сотрудница и словно не он относился к несчастным людям, попавшим в ловушку мира снов, как к досадной помехе и потенциальной угрозе.

Марина с шумом вдохнула. Выдохнула. Вдохнула снова. И только когда почувствовала хоть какую-то уверенность в собственном голосе, спросила:

– Заблудшие могут найти дорогу назад к своим телам?

– Могут, – с готовностью откликнулся Куратор. – Примерно в одном случае на тысячу. В последнее время и того реже.

– Почему?.. – Марина скорее выдохнула вопрос, чем произнесла его вслух. Но Куратор её понял. И его непрошибаемость на мгновение дрогнула:

– Плохая кошмарогенная обстановка. Заблудшие быстрее становятся кошмарами. Кошмары чаще похищают заблудших.

«Вы все сдохнете! Он придёт!..» – в памяти всплыло предсмертное пророчество кошмара. О котором Марина забыла сообщить Куратору – но наконец спохватилась и рассказала.

Вот теперь Куратор выглядел почти так же плохо, как она.

Яна и Алекс-«богатырь» уже говорили, что кошмары как с цепи сорвались, организация сноходцев всё чаще теряла людей. А сейчас вдобавок появился – или появится – неизвестный, но явно не предвещавший ничего хорошего «он».

Молодой и изящный руководитель сноходцев показался вдруг очень старым и усталым.

– Кто такой этот «он»? – не вытерпела Марина.

Куратор посмотрел ей прямо в глаза, и ей вдруг стало страшно. Страшнее, чем от встречи с кошмаром.

– Не знаю.

* * *

Реабилитация – так Куратор это назвал. «Вы же не хотите утонуть во снах?» – почти заботливо спросил он. Подобные вопросы не нуждаются в ответе.

Обычно в сутках двадцать четыре часа. Когда с нетерпением чего-то ждёшь или занимаешься чем-то нудным, сутки удлиняются, время тянется и тянется, словно планета обленилась и еле-еле вращается вокруг своей оси.

Сейчас Марину едва не укачивало от того, с какой скоростью замелькали дни. Ведь она почти лишилась ночей.

Едва голова касалась подушки – тут же раздавался сигнал будильника. Марина больше не видела снов. Не ощущала течения времени во сне. Всё время не-бодрствования сжималось до одной секунды темноты: вот Марина закрывает глаза ночью – и тут же распахивает их вновь, а за окном уже утро.

Толку от такого недосна было мало: она вставала менее уставшей – но не отдохнувшей. Зато, по словам Куратора, была надёжно защищена от опасностей, грозивших ей в мире снов. Потому что теперь не доходила до этого мира, безвольно замирала в бесконечной тьме на его пороге.

Неясно было, сделал это Куратор сам или ему кто-то помог. Ясно было одно: став сноходцем, Марина многое получила – и многое потеряла.

Сон-без-снов был даже хуже, чем недавний «домашний арест» в башне. Сущее наказание. Вдвойне обидное оттого, что наказанием оно не являлось. Просто меры безопасности ради всеобщего блага – и сноходцев, и самой Марины. Куратор ухитрялся объяснять это так логично, что ему было невозможно возразить. Невозможно – но почему-то очень хотелось.

Марина всё больше понимала недовольство Яны. И всё меньше понимала, почему и Яна, и она сама продолжали работать в организации сноходцев.

Хотя если уж совсем начистоту, не выставляя Куратора демоном-искусителем и не строя из себя оскорблённую невинность, Марина знала ответ. И дело было не только в помощи людям, не только в поиске своего места в жизни. Кто научился летать, тому скучно ходить по земле. Кто опробовал возможности снов, тому сложно от них отказаться.

* * *

Сон – лекарство от проблем в яви. Явь – лекарство от проблем во сне. Задания Куратора всегда отличались некоторой экстравагантностью, вот и на этот раз он велел Марине сходить в кино или в театр, ежедневно гулять в людных местах, пообщаться с кем-нибудь из старых знакомых – словом, проявил о её социальной жизни больше заботы, чем она сама.

Отдых по приказу теряет изрядную долю своей привлекательности. Но после недавнего отпуска Марина действительно почувствовала себя лучше. Одна проблема: отпуск был слишком недавним. Едва выйдя из него, она тут же угодила в неприятности (очередные) и на реабилитацию (первую, но такими темпами – едва ли последнюю).

Время утекало. Она не училась ничему новому, отставала от намеченной Куратором программы. Уже давно не видела Яну, Хлою, Алексов с Аркадием… Кстати, об Аркадии. Как он там? Тренируется один? Раз уж его непутёвая спарринг-партнёрша опять прогуливает занятия.

А как там подросток, оклемался ли? Странно: она даже имени его не знала, да и виделись они всего три раза. Причём каждый раз мимолётно и экстремально, тут уж не до задушевных разговоров. И всё же он каким-то образом – неожиданно и без спроса, как всегда, – умудрился войти в её ближний круг. Зацепить, стать значимым. На душе заскребли кошки, когда она подумала о том, кто он, через что он прошёл. И что ему грозило. Несмотря на зловещие нагнетания Куратора, Марина не испытывала страха – только горчащую грусть. Теперь она сама желала помочь подростку, хоть чем-нибудь. Но он был там, а она – тут. Он не мог выйти из мира снов, а она – войти в этот мир.

Как долго это продлится? Когда бесконечная пустая темнота снова расступится перед ней, знал, наверное, один лишь Куратор. Знал – но не сказал.

От пирожных было невозможно оторваться, пока они не закончились. Но охвативший Марину голод был не только буквальным. Марина замерла перед клеткой Пелагеи, скользя пальцами по атласно-гладкому меху питомицы, любуясь его насыщенной рыжиной. Пелагея была на редкость флегматичной, особенно когда занималась важными делами вроде поедания корма, но спустя некоторое время взбунтовалась даже она: издав такой звук, будто ластиком провели по мокрому стеклу, морская свинка вывернулась из-под хозяйкиной руки и вперевалочку направилась к поилке.

Проведя в ванной целый час, слушая успокаивающий шум воды и нежась под струями душа, Марина окончательно убедилась: что-то не так. Её одолевали желания. Сесть на велосипед, подставить лицо упругому ветру, разогреть мышцы приятной работой. Послушать органную музыку, неземную, гулкую, доносящуюся будто со всех сторон, омывающую слушателя и проходящую сквозь него. Спросить наконец разрешения погладить соседского гроссшпица – белого и пушистого, как облако на ножках. Включить музыку из любимого фильма и потанцевать – просто так, сама с собой.