Конец власти. От залов заседаний до полей сражений, от церкви до государства. Почему управлять сегодня нужно иначе - Мойзес Наим

Разумеется, миллиарды людей по-прежнему живут в ужасных условиях. И доход в 3 или 5 долларов в день вместо 1 доллара 25 центов, которые Всемирный банк обозначил как черту бедности, означает, что им приходится терпеть лишения и бороться за выживание. Но правда и то, что повысилось качество жизни самого уязвимого “беднейшего миллиарда”. Начиная с 2000 года детская смертность сократилась более чем на 17 %, а количество детских смертей от кори в период между 1999 и 2005 годами снизилось на 60 %. Число жителей развивающихся стран, попадающих в категорию голодающих, сократилось с 34 % в 1970-м до 17 % в 2008 году.

Быстрое экономическое развитие многих бедных стран и обусловленное им снижение уровня бедности способствовало росту “мирового среднего класса”. Всемирный банк подсчитал, что с 2006 года 28 государств, ранее считавшихся “странами с низким уровнем дохода”, перешли в разряд “стран со средним уровнем дохода”. Возможно, представители этих новых средних классов не настолько благополучны, как их собратья из развитых стран, однако уровень их жизни достиг невиданных высот. И это самая динамично развивающаяся демографическая категория в мире. Как сказал мне сотрудник Института Брукингса Хоми Карас, один из самых уважаемых исследователей нового мирового среднего класса: “Мировой средний класс увеличился в два раза – с 1 миллиарда в 1980 году до 2 миллиардов в 2012-м. Этот сегмент общества продолжает стремительно развиваться и к 2020 году может составить 3 миллиарда человек. По моим оценкам, к 2017 году азиатский средний класс обгонит по количеству Северную Америку и Европу вместе взятые. К 2021 году, если эта тенденция будет продолжаться, в Азии будет более 2 миллиардов представителей среднего класса. В одном лишь Китае может оказаться свыше 670 миллионов потребителей со средним достатком”{65}.

Карас указал, что подобное происходит не только в Азии: “Число представителей среднего класса в быстроразвивающихся бедных странах постоянно растет. И я не вижу никаких оснований полагать, что в последующие годы этот процесс не будет продолжаться, разве что в отдельных государствах его могут на некоторое время замедлить случайные препятствия. Но в целом глобальная тенденция очевидна”.

За последние три десятилетия социально-экономические перспективы во всем мире существенно изменились. Список этих изменений, или, лучше сказать, достижений, столь же обширен, сколь примечателен: теперь грамотны 84 % населения планеты, по сравнению с 75 % в 1990 году. Университетское образование переживает подъем, и даже средние коэффициенты в тестах на уровень интеллектуального развития стали выше по всему миру. Смертность в результате боевых действий начиная с 2000 года сократилась более чем на 40 %. Продолжительность жизни в странах, сильнее всего пострадавших от пандемии ВИЧ/СПИД, снова начинает расти. Сельскохозяйственные потребности населения удовлетворяются лучше, чем когда-либо: начиная с 2000 года производство хлебных злаков в развивающихся странах растет в два раза быстрее, чем население. Даже “редкоземельные металлы” (17 редких элементов, которые используются в производстве мобильных телефонов и при очистке топлива) теперь встречаются не так уж редко, поскольку на рынок выходят новые поставщики и производители. Одна из причин такого прогресса, пожалуй, в быстром расширении профессионального научного сообщества: в странах, попавших в исследования Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), число действующих ученых выросло с 4,3 миллиона в 1999 году до 6,3 миллиона в 2009-м{66}. Причем без учета нескольких стран с большими и постоянно растущими научными сообществами, в частности Индии.

Да и люди в целом стали здоровее и живут дольше. Согласно индексу человеческого развития ООН, куда входят показатели долголетия, образованности и дохода, что позволяет оценить общее благополучие того или иного региона, начиная с 1970 года уровень жизни вырос по всему миру. Страны, для которых этот индекс в 2010 году оказался ниже, чем в 1970-м, можно пересчитать по пальцам. И лишь в одной-единственной стране мира, Зимбабве, этот показатель в период между 2000 и 2010 годами снизился. Начиная от бедности и детской смертности до уровня образования и калорийности потребляемой пищи, основные показатели в конце 2012 года оказались лучше, чем в 2000-м. Проще говоря, миллиарды людей, которые до недавнего времени едва сводили концы с концами, получили больше пищи, больше возможностей и живут дольше, чем раньше.

Я вовсе не утверждаю, как доктор Панглосс у Вольтера, что “все идет к лучшему в этом лучшем из миров”. Каждое из вышеупомянутых достижений указывает на очевидные трудности и нештатные ситуации, которые зачастую оборачиваются трагедией. Прогресс в бедных странах резко контрастирует с положением дел в Европе и США, где средний класс после десятилетий роста и благополучия сдает экономические позиции и в результате финансового кризиса стремительно сокращается. Однако чтобы понять сегодняшние перемены и перераспределение власти и в перспективе найти более актуальное объяснение текущих событий, необходимо представлять себе картину в целом: люди живут дольше и стали здоровее, нежели прежде, и их основные потребности удовлетворены в значительно большей степени. Да, “арабская весна” и другие недавние социальные движения наглядно продемонстрировали преимущество современных технологий. Однако они куда больше обусловлены быстрым ростом продолжительности жизни на Ближнем Востоке и в Северной Африке с 1980-х годов, демографическим приоритетом молодежи, то есть миллионов людей до 30 лет, образованных, здоровых, у которых впереди долгая жизнь, но при этом нет ни работы, ни перспектив, и, разумеется, возвышением политически активного среднего класса. Неудивительно, что “арабская весна” началась в Тунисе, североафриканском государстве с лучшими экономическими показателями и самыми быстрыми темпами перехода бедняков в средний класс. Действительно, нетерпеливый, хорошо образованный, знающий, что к чему, средний класс, который хочет, чтобы прогресс шел быстрее, чем это может обеспечить государство, чья нетерпимость к коррупции превращает его в могущественную оппозицию, служит двигателем многих политических изменений этого десятилетия. Одного только роста населения и доходов недостаточно для того, чтобы трансформировать использование власти, если она по-прежнему сосредоточена в руках небольшого числа игроков. Но революция множества связана не только с количеством, но и с качественными улучшениями жизни людей. Когда люди лучше питаются, когда они здоровее, образованнее и теснее общаются друг с другом, многие из факторов, помогавших удерживать власть, утрачивают прежнюю эффективность.

А дело вот в чем: когда людей становится больше и они живут более полноценной жизнью, их труднее разбивать на группы и контролировать.

Для применения власти в любой сфере необходима способность устанавливать и удерживать контроль над страной, рынком, клиентурой или электоратом, группой сторонников, сетью торговых путей и так далее. Когда же численность людей на данной конкретной территории (будь то потенциальные солдаты, избиратели, потребители, рабочие, конкуренты или верующие) растет, они свободнее распоряжаются ресурсами и совершенствуют навыки, их становится труднее координировать и контролировать. Как заметил Збигнев Бжезинский, бывший советник президента США по национальной безопасности, размышляя о кардинальных переменах, произошедших в мире с тех пор, как он появился на политической арене: “В наши дни куда проще убить миллион человек, чем их контролировать”{67}.