Под лапой. Исповедь кошатника - Том Кокс

А что же мы? Ну, домик здесь намного меньше, и мы будем скучать по Бобу и Розмари, зато с не такой устрашающей платой по закладной мы наконец сможем по-настоящему насладиться неспешным образом жизни. И не гнать в магазин за пятнадцать километров от дома, если вдруг кончился стиральный порошок.

Испытание грохочущей музыкой началось в канун Рождества, едва мы въехали, и продолжалось до июня, когда мы навсегда покинули этот дом. Сначала мы успокаивали себя: «Ну, сейчас ведь зимние каникулы», и хотя это время обычно не ассоциируется с оглушающим драм-н-бейсом, мы решили: живи и давай жить другим. Потом, когда мы познакомились с окрестными жителями, слегка зашуганными на вид, и они посочувствовали тому, как нам всучили «Девлинский домик» с «проблемным соседом», мы стали надеяться, что этот девятнадцатилетний жаждущий славы диджей скоро найдет работу и съедет от мамы. Все, что случилось дальше, – история для более мрачной книги. Если вкратце, то мы долго и безуспешно пытались по-доброму достучаться до диджея и его измученной, но не дающей сына в обиду мамы, которая встретила нас фразой: «Я увидела вас из окна и сразу сказала себе – они не здешние». Мы жаловались на шум в городской совет, а адвокатам – на бывших хозяев домика, однако в итоге сдались и внесли залог за аренду дома недалеко от Нориджа.

Честно говоря, за неделю до нашего переезда грохот монотонного ритма слегка утих – то есть печка больше не тряслась, а коты не выбегали в сад со стоящей дыбом шерстью. Более того, дружки диджея уже целых три недели не блевали на нашем крыльце, но к тому времени мы уже считали это место проклятым. Давно бы переименовать его в «Дьявольский домик», так было бы честно.

Отличная песня Джерри Рафферти играла по радио в фургоне моего друга Дона, когда он помогал мне перевезти оставшуюся мебель: «Если не вышло, получится в следующий раз». Я понял, на что намекали слова песни, и все же скорее бывает так: «Если не вышло, не получится и в следующий раз, и после этого тоже, а потом, может быть, повезет». Да, есть куча афоризмов, что без неудач не добиться успеха, но как человек, и прежде живший с шумными соседями и чья семья умела возвести любое проблемное жилище в ранг искусства, могу сказать: без этой неудачи можно было бы обойтись. Майкл, тот самый фолк-музыкант и поклонник мистики, который приютил Медведя, когда мы только-только переехали в Норфолк, уверял, что наше невезение как-то связано с павлиньими перьями в кувшине – он называл их «оком дьявола». Я скептически отнесся к его словам, но потом задумался об этих постоянных переездах – уж не стал ли я жертвой магии вуду?

Ди в свое время тоже сменила немало квартир и домов, так что ей были знакомы тревожные знаки, но ведь у пары, продавшей нам «Дьявольский домик», был золотистый ретривер, а хозяева золотистых ретриверов не врут! Если бы мы только могли спросить Медведя о его мнении – скольких проблем нам удалось бы избежать! Впервые оказавшись в гостиной, он понюхал ковер, резко дернул хвостом и забился за стиральную машину: дом ему явно не понравился.

На тот момент количество переездов за всю мою жизнь достигло шестнадцати – всего на четыре больше, чем у Медведя, а если считать переселение на шоссе М23 и оттуда, то всего на два. Учитывая, что я был старше Медведя на два десятка лет, ему пришлось намного хуже, и теперь его чутье улавливало малейшие намеки на упаковывание вещей. Купив новый фен или компьютер, мы спешили замести следы: у Медведя и так сложились двойственные отношения с картонными коробками, а после переезда в «Дьявольский домик» они стали едва не садомазохистскими. По его мнению, было лишь два варианта действий при виде коробки: писать на нее, если коробка – знак очередного переворота в твоей жизни, и свернуться в ней клубочком, если коробка пришла с миром. Иногда можно было забить на все и сделать одновременно и то и другое.

И я, и Ди, как никогда прежде, мечтали о том, чтобы нашим котам был ниспослан дар понимать человеческую речь. Мы многое отдали бы ради возможности спокойно объяснить им четверым, что эти перемены только к лучшему и что мы действуем в их интересах, как бы они в этом ни сомневались. Мне уже доводилось видеть взгляд «опять я буду новеньким в школе», в том числе и в зеркале, и теперь я понял, что он свойствен не только человеку.

Похоже, котам полюбился задний двор «Дьявольского домика», однако само строение, шаткое и мрачное, не вызывало у них приятных эмоций. Регулярные ночные завывания Ральфа хоть и не перебивали грохочущий техно-ритм по соседству, но становились все более настойчивыми. Расхаживая по крошечным комнатам, он словно зачитывал свои жалобы и на ходу вычеркивал озвученные из списка. «Р-ряу-у-у!» Вычеркиваем! «Бу-а-ау-ау». Сделано! «Гра-а-а-а-уу-у!» Есть! Джанет никогда не выставлял свою хандру напоказ, но нельзя было не заметить, что он прыгает на спину Медведю уже не так живо, как прежде. С Шипли, вполне радостным и, как обычно, общительным, тоже произошли серьезные изменения. Впервые услышав лай диджейского датского дога[14], Шипли распушился, став похожим на головной убор индейца; теперь шерсть так и застыла дыбом, будто броня, острые шипы которой можно привести в действие при первых признаках опасности.

Однако, как всегда, больше всего нас беспокоил Медведь. Да, он шипел и устрашающе вставал на задние лапы, если Шипли или Джанет переступали черту, однако я ни разу не видел, чтобы Медведь бросился на другого кота. Я думал, это просто физически невозможно.

Но судя по ранам на его теле, которые я обнаружил по возвращении Медведя с обхода территории «Дьявольского домика», он точно с чем-то сражался. От кончика левого уха шел порез сантиметра в три, и хотя Медведь вовсе не напоминал то жалкое существо, которое два года назад стащило у меня курицу карри – для этого ему пришлось бы скинуть немало килограммов и облысеть, – вид у него стал слегка потрепанный. И живот почему-то обвис – раньше такого не было.

– Ах, не волнуйтесь! У него просто вялые грудки! – воскликнула на последнем осмотре ветеринар, очень манерная дама с шотландским акцентом, вкалывая Медведю особое лекарство от блох. Она обхаживала его так, будто собиралась забрать себе. Несмотря на ее уверения, походка Медведя стала еще более настороженной: легко было понять, что он полон тяжелых дум, и в любой момент на него может свалиться мысль потяжелее, возможно даже в образе мультяшной наковальни с надписью «10 тонн!».

Откуда мне знать, спросите вы? Как я понял, что Медведь испытал момент невероятного, ничем не омраченного счастья, когда перед самым отъездом из «Дьявольского домика» шмыгнул в гостиную и, внимательно посмотрев мне в глаза, выпустил горячую ярко-желтую струю на редкие издания по восточно английскому фольклору? В юности я много общался с поклонниками инди-рока и сентиментальной битнической литературы, встречал кучу людей, которые утверждали, что депрессия – это извращенная форма счастья. Так кто сказал, что Медведь не может быть их кошачьим эквивалентом?