То, что сильнее - Мария Метлицкая

– Какая красавица! – сказала я.

– Что ты! – горячо подхватила Ева. – А какая умница! Мы с ней уже Чехова вовсю читаем, – с гордостью и блеском в глазах ответила она.

Девочка и вправду была хороша – тоненькая, но какая-то крепенькая, сильно загорелая, синеглазая, с легкими пепельными короткими кудрями. Чуть прихрамывая, она принесла на стол чашки, печенье и фрукты и так же важно удалилась опять на кухню.

– За орехами, – объяснила она.

– Чудная какая! – похвалила я ребенка. – Не жалеешь, что уехала? – спросила я Еву.

Она покачала головой:

– Ни минуты, да и потом, ты же видишь. – Она кивнула в сторону летней кухни.

Кстати, девочка называла ее Евой. Просто Евой и на «ты».

Вот так. И какая, в принципе, разница, кто кому кем приходится и кто кого как называет. Разве дело в этом? Дело совсем в другом. И мы с вами это знаем наверняка. И меня посетила мысль, что я вижу перед собой довольно редкое явление – двух абсолютно счастливых людей. Что и требовалось доказать.

Эта безумная Симка появилась в нашем доме года три спустя после всеобщего заселения. Кооператив наш считался блатным и престижным, в хорошем тихом месте, у большого старинного и, естественно, заброшенного парка – бывшей графской усадьбы. Контингент в основном был достаточно однороден – молодые ребята с маленькими детьми из обеспеченных и приличных семей. Квартиры были построены нашими родителями, по горло насытившимися житьем с молодыми и их народившимися детьми. Трем поколениям вместе было уже трудновато. Да и дело это было вполне доступное и несложное в те годы – не чета времени нынешнему, когда отделить уже взрослых детей для основной массы обычного люда стало чем-то недоступным и даже фантастическим.

Мы были молодыми и счастливыми, слегка одуревшими от свалившегося на нас счастья – просторные кухни, собственные спальни, отдельные детские, а главное – полная самостийность и свобода. Часов до трех ночи хлопали двери – мы бегали в гости друг к другу. По любому поводу – посмотреть обои, новую детскую кушетку, только что купленные шторы. Хотя и повод особенно не был нужен – просто расслабиться, потрепаться, перекурить очередную сплетню – сил на все это тогда еще было предостаточно. Дружили все и со всеми, это потом, спустя некоторое время, начались интриги и сплетни, кто-то с кем-то переругался, кто-то перестал общаться, поняв, что бывают просто чужие тебе люди. В общем, после дрязг и распрей все постепенно встало на свои места, и уже образовались прочные дружеские союзы по интересам и общности духа. Словом, те, что, скорее всего, до конца жизни.

Итак, Симка возникла в нашем «курятнике» на детской площадке, где в песочнице копошились наши дети, а мы чуть поодаль тренировались в остроумии и делились основательным, как нам казалось тогда, багажом жизненного опыта.

Она чуть притормозила, цепко оглядев нашу компанию, и уверенно направилась к нам – тощая, слегка пучеглазая, с небрежным хвостом на затылке, в затертых джинсах и какой-то невнятной старой куртешке. За руку она держала маленькую девочку лет трех, а за ней шествовали два подростка лет по четырнадцать, оба красавца – брюнет и блондин. Решительно подрулила к нам и представилась.

Мы приняли ее настороженно и, пожалуй, не слишком дружелюбно. Но через несколько минут уже молчали все – говорила одна Симка. Солировала она без остановки минут сорок. За это время она нам рассказала, по-моему, все про всю свою жизнь. Про то, что воспитывал ее отец, а позже – недобрая мачеха, поскольку родная мать бросила ее еще в раннем детстве, про три своих не очень удачных брака, про своих детей – старшего сына от первого брака, с чьим отцом она разошлась по причине его мужской слабости, про второго мужа – вдовца с ребенком, выпивоху и гуляку, и про то, как после их развода сын ее второго мужа отказался жить с родным отцом, а она, Симка, усыновила и полюбила его накрепко, сразу всем сердцем, и считает своим вторым сыном. И также про третьего мужа, Пузана, как неуважительно назвала его она. Сказав еще пренебрежительно, что мужичок он так себе, херовенький, но жить-то надо, на шее-то два подростка, да вот еще и девочку родила. От него, от Пузана, да нет, не от любви, но не аборт же делать – грех-то какой.

Трещала она как пулемет с нескончаемой лентой, громко смеялась, закидывая голову назад и показывая крупные, ровные, белые зубы. Мы были слегка обескуражены: во-первых, такая решительно никому не нужная откровенность, во-вторых, какие уж там манеры – абсолютная, даже слегка шокирующая простота. Да и вообще чудная какая-то, малость чокнутая тетка, которая к тому же была старше нас лет на десять.

Промоноложив и совсем не интересуясь нашей реакцией, она посмотрела на часы и вытряхнула из песочницы свою расплакавшуюся дочку. А потом махнула рукой, подзывая своих мальчишек, мирно трепавшихся на лавочке недалеко от детской площадки. Небрежно кивнула нам и гордо удалилась с высоко поднятой головой. Мы молча переглянулись, переваривая этот громкий визит, пока одна из нас кратко не прокомментировала:

– Ку-ку. Ну полное ку-ку.

– Даже хуже, – добавила другая.

– Отмороженная на всю голову, – согласилась третья.

– Без чердака, – подтвердила четвертая.

И мы все дружно с этим согласились. Но постепенно к Симке привыкли, и нас уже не так коробило от ее откровенностей. Правда, нас все же слегка шокировали ненужные подробности ее семейной жизни. И когда я встречала их на улице с Пузаном, мне даже казалось, что он мой старый знакомый, даже слегка родственник, про которого я знаю почти все – про привычку храпеть перед телевизором, закрыв лицо газетой, про пачку макарон с маслом на ужин, про брошенные в ванной грязные носки на полу и даже про неохотное исполнение супружеского долга – редко, коротко и скучно. При встрече с ним я почему-то опускала глаза – как-то было неловко. Думаю, такие чувства испытывала не одна я.

Однажды Симка позвала нас на день рождения – муж был в отъезде. Квартира оказалась ужасно захламленной, в неразобранных тюках и коробках: ни уюта, ни чистоты – ни боже мой. На столе стояли разноцветные невпопад тарелки. Салат был порезан, скорее порублен, на скорую руку: картошка – на четыре части, помидоры-огурцы – пополам. Тут же было выставлено и горячее, ставшее уже холодным, – котлеты величиной с ладонь. Симка опять бесконечно солировала – ведь это был ее официальный бенефис. Мы выпили вина, и нам почему-то стало очень весело – расслабились на полную катушку, перекрикивали друг друга, громко пели песни и даже танцевали. У Симки был звонкий и сильный голос, пела она чисто и правильно – еще бы, дирижер-хоровик.

Спустя пару лет пошли в первый класс наши дети, и мой сын и Симкина дочь оказались в одном классе. После уроков мы встречали их у школы. Симка была какая-то потухшая, грустная, тихая, совсем не похожая на себя.

– Хреново у меня все, – сказала она.

И пояснила: с Пузаном хреново, мальчишки его на дух не переносят, и это у них взаимно. У мальчишек возраст сейчас – не приведи господи, а он, болван, ничего знать не хочет. Да и сама Симка его уже еле терпит – все раздражает, и все противно. Вот тебе и брак по разуму, грустно заключила она. В общем, где у любимого родинка, там у нелюбимого бородавка.