Секрет еловых писем - Фрауке Шойнеманн

Ладно, все правильно. Вот только мой желудок заурчал с откровенным отчаянием, а аромат восхитительных пельменей, которые лежали вот тут, рядом, только лапу протяни, лишил меня разума и воли. И я подумал – раз уж я съел один пельмень, никто и не заметит, если я возьму еще один. Сейчас я ооочень осторожно отогну краешек фольги и возьму самый-самый крошечный… Мяу!

Сказано – сделано. Немного повозившись с фольгой, я ловко вонзил коготки в мешочек из теста и достал его из тарелки. Ам! Секунда – и я проглотил добычу. БОЖЕСТВЕННО! В тарелке осталось еще так много пельменей. Пожалуй, можно позволить себе еще…

Когда распахнулась кухонная дверь, я доедал последние пельмени. С пронзительным воплем Анна бросилась ко мне:

– УИНСТОН!!! Противный кот, противный!

Я испугался и хотел поскорее удрать, но мой живот так раздулся, что я еле мог двигаться. Анна схватила меня за шкирку и оттащила от тарелки. Мяу! Что за бестактность! Разве так носят взрослого кота?!

Но Анне, казалось, было уже все равно. Шагнув к мойке, она стала тыкать меня носом в разбросанный на полу мусор.

– А это что такое?! ЧТО! ЭТО! ТАКОЕ?! – Ее голос дрожал от гнева. Плохи мои дела! Совсем плохи! Анна в ярости тряхнула меня так, что у меня чуть не оторвалась голова. Мяуууу!

Конечно, я понимал причину ее гнева. На первый взгляд все выглядело так, словно голодный кот рылся в мусорном ведре и искал что сожрать. Но, разумеется, все было не так. Клянусь своей когтеточкой! На самом деле кот героическими усилиями предотвратил уничтожение важной улики, остро необходимой для расследования! Вот только как я все это объясню Анне? В данный момент она так разозлилась, что я опасался за свою жизнь – вдруг она сейчас прокрутит меня в мясорубке? Да, я разделял ее негодование – ну мусор на полу возле мойки плюс пельмени… точнее – минус пельмени… Но – клянусь своим лотком! – разве это повод, чтобы так бушевать? Все-таки я тоже член семьи, а Анна еще ни разу не готовила мне такую вкусную еду. Поэтому я считал справедливым, что сейчас получил чуть больше остальных. В общем, я орал, махал лапами и извивался, пытаясь высвободиться из железной хватки разгневанной Анны.

Остальные, то есть Вернер, Кира и пожилая дама, вероятно бабушка, стояли в дверях за спиной у Анны. Коты не мастера различать цвета, но могу сказать, что на бабушке было довольно пестрое платье, в некоторых местах сверкавшее золотом. На голове у нее было что-то вроде башни из волос – очень занятная прическа! При этом волосы у бабушки были темные, а не светлые, как у Анны с Кирой. А глаза были обведены черным, совсем как у Паули, и это придавало ее взгляду необычайный драматизм. Короче, внешне она являла собой полную противоположность матери Вернера, фрау Хагедорн. Удивительно, какими разными могут быть пожилые дамы!

Никто из троих не произнес ни слова, все глядели на разыгравшуюся перед ними борьбу двух природных стихий – женщины и кошки. К сожалению, с некоторым перевесом в пользу женщины.

Первым опомнился Вернер:

– Уинстон, что ты здесь натворил?! Ведь ты всегда был разумным котом. – Он повернулся к пожилой даме: – Знаете, я просто удивлен. Таких фокусов он еще никогда не вытворял.

Бабушка лишь тяжело вздохнула и не сказала ни слова. Но молчала она, как мне показалось, многозначительно.

Тут между Вернером и бабушкой протиснулась Кира и села на корточки возле меня, прямо между стаканчиками из-под йогурта и картофельными очистками.

– Отпусти его, мама! Ему больно! – Эге! Кира умеет шипеть не хуже кошки – мне это понравилось! Друг попал в беду – и она тут же оказалась рядом.

Анна строго посмотрела на дочь:

– Кира, ты же видишь, какое свинство устроила тут эта паршивая скотина! Он заслуживает наказания! – Она еще крепче ухватила меня и снова встряхнула. Я громко заорал.

Кира вскочила и, вытаращив глаза от возмущения, закричала на мать:

– Это не скотина, это Уинстон! А ты живодерка! НЕМЕДЛЕННО ОТПУСТИ УИНСТОНА!

Анна нахмурилась и наконец-то ослабила хватку. Воспользовавшись этим, я высвободился и тут же прыгнул в спасительные объятия Киры.

Какое-то время никто не проронил ни слова. Потом я впервые услышал бабушкин голос – низкий и спокойный, с раскатистым «р», совсем как у Анны:

– Я вижу, тут срррочно тррребуются воспитательные меррры. Для обоих. Для девочки и для кота.

Что она имеет в виду? По-моему, у нас все замечательно!

Хорошим в комнатном аресте было то, что я оказался взаперти не один, а вдвоем с Кирой. А плохим – нас отправили туда под градом упреков. Мы с Кирой сидели на кровати в ее комнате и рассказывали друг другу, как все несправедливо устроено в этом мире. Точнее, рассказывала она, а я, естественно, был целиком и полностью с ней согласен.

– Знаешь, Уинстон, всегда бывает так, как хочет мама. А что при этом чувствую и думаю я, ее вообще не интересует. Главное, чтобы я хорошо училась и не доставляла ей хлопот и огорчений. Я должна исправно работать – как механизм, вот и все. – Кира всхлипнула, и по ее щеке покатилась огромная слеза. Я понял, что она или ужасно огорчена, или просто ужасно злится. А возможно, и то и другое. Я прижался к ней, чтобы как-то ее утешить. – Вот сегодня как раз такой типичный случай. Я помогала ей все утро. А потом только одна маленькая неприятность – и все: катастрофа! Конечно, маму больше всего беспокоит, что бабушка решит, будто я плохо воспитана, и это запятнает ее имидж супермамы.

Права ли Кира? Да, Анна в самом деле слишком рассердилась на нее. Пожалуй, даже больше, чем когда застукала меня возле тарелки с пельменями. А потом схватила Киру за руку и отвела в комнату – а заодно и меня. «И ты выйдешь отсюда, только когда поймешь, как надо разговаривать с матерью, и извинишься!» – прокричала она и с грохотом захлопнула дверь. Да-а, и вот теперь мы с ней сидим тут вдвоем в полном унынии.

– Если она думает, что я побегу к ней извиняться, то она ошибается! – упрямо заявила Кира. – Лучше я просижу тут всю неделю! И тогда не увижусь с бабушкой. Мне все равно – она меня почти не знает, да и я ее тоже! Зато я покажу им, что со мной нельзя делать все, что им хочется!

Точно! Абсолютно правильная позиция! Хотя я вижу одно «но»: боюсь, что в комнате Киры не найдется никакой еды. Ну да, пока что мой живот набит сибирскими пельменями, но ведь когда-нибудь я их переварю. И тогда мне будет нужно срочно подкрепиться, и я буду вынужден… Разумеется, я запретил себе развивать эту мысль. Кира поддержала меня – значит, я тоже должен ее поддерживать. Даже если это повлечет за собой муки голода, мяу! (Будь я человеком, я бы прослезился от такого благородного направления собственных мыслей!) Кроме того, я все-таки немного боялся, что Анна меня четвертует и прокрутит через мясорубку, если я попадусь ей на глаза.