Под покровом небес - Пол Боулз

— Человечество? — воскликнул Порт. — Что это такое? Кто это — человечество? Я отвечу тебе. Человечество — это кто угодно, кроме тебя самого. Так какой же интерес оно может представлять для кого бы то ни было?

Таннер медленно сказал:

— Минуточку. Минуточку. Я хотел бы принять участие в прениях сторон. На мой взгляд, человечество — это и есть ты, и именно это делает его интересным.

— Браво, Таннер! — воскликнула Кит. Порт был задет.

— Вздор! — огрызнулся он. — Ты никакое не человечество и никогда им не будешь; ты — это всего лишь твое жалкое, безнадежно обособленное «я». — Кит попыталась было его прервать. Но он повысил голос и продолжил: — Я не обязан оправдывать свое существование столь примитивными средствами, как эти. Достаточно уже того, что я дышу. Если человечество не считает это оправданием, оно может делать со мной все, что ему заблагорассудится. Я не собираюсь повсюду таскать с собой паспорт, свидетельствующий о моем существовании, доказывая на каждом шагу, что я имею право здесь быть!

Я и так здесь! Я в мире! Но мой мир — это не мир человечества. Это мир, каким я вижу его.

— Не ори, — спокойно сказала Кит. — Если ты так чувствуешь, что ж, я ничего не имею против. Но почему бы тебе не пораскинуть мозгами и не понять, что не все чувствуют точно так же.

Они встали. Лайлы из своего угла проводили покидавшую комнату троицу улыбкой. Таннер объявил:

— Я удаляюсь на сиесту. Кофе не буду. До скорого. Когда они остались в коридоре одни, Порт сказал

Кит:

— Давай выпьем кофе в маленьком кафе у базара.

— Ох, прошу тебя, — запротестовала она. — После такой тяжелой пищи? Я и так еле ноги передвигаю. Поезд меня измочалил.

— Хорошо; тогда у меня в номере? Она заколебалась:

— Разве что на минутку… Хорошо, с удовольствием. — В ее голосе не слышалось особого энтузиазма. — Потом я тоже пойду вздремну.

Поднявшись наверх, они оба растянулись на широкой кровати в ожидании, пока слуга принесет кофе. Шторы были задернуты, но настойчивый свет все равно проникал сквозь них, придавая предметам в комнате одинаковый приятный розоватый оттенок. Снаружи не раздавалось ни звука; все, за исключением солнца, погрузилось в сиесту.

— Что нового? — спросил Порт.

— Ничего. Кроме того, что, как я уже сказала, я еще не пришла в себя после поезда.

— Ты могла бы отправиться на машине с нами. Поездка прошла отлично.

— Нет, не могла. Не начинай все сначала. Ах да, еще я встретила мистера Лайла сегодня утром на лестнице. Мое мнение о нем остается прежним, он — выродок. Представляешь, он настоял на том, чтобы показать мне не только свой паспорт, но и паспорт своей мамаши. Разумеется, они были испещрены печатями и визами. Я сказала, что ты хотел их видеть, что ты любишь такого рода вещи больше, чем я. Она родилась в Мельбурне в 1899 году, а он — в 1925-м, не помню где. Оба паспорта — британские. Вот и все сведения. Порт с восхищением покосился на нее:

— Бог мой, как тебе удалось все это выведать, не показав им свой?

— Быстро пролистнув страницы. Она записана как журналистка, а он — как студент. Странно, правда? Я уверена, что он ни разу в жизни не открывал книгу.

— Да он просто придурок, — рассеянно сказал Порт, поглаживая ее руку. — Клонит в сон, детка?

— Ужасно. Я сделаю только один глоток. Не хочу просыпаться. У меня глаза слипаются.

— У меня тоже, оттого что лежу. Если он через минуту не придет, я спущусь и отменю заказ.

Но тут раздался стук в дверь. Прежде чем они успели ответить, дверь распахнулась и появился слуга с большим медным подносом.

— Deux cafés[35], — сказал он, осклабившись.

— Посмотри на это рыло, — сказал Порт. — Он полагает, что прервал нас на самом пикантном месте.

— Само собой. Не будем беднягу разочаровывать. Должны же и у него быть радости в жизни.

Араб осторожно поставил поднос у окна и на цыпочках покинул комнату, один раз чуть ли не с тоской, как показалось Кит, взглянув через плечо на кровать. Порт поднялся и принес поднос на кровать. Они молча пили свой кофе, как вдруг Порт неожиданно повернулся к ней.

— Слушай-ка! — вскричал он полным энтузиазма голосом.

Посмотрев на него, она подумала: «Он как ребенок».

— Да? — сказала она, чувствуя себя пожилой матерью.

— Неподалеку от базара есть место, где можно взять напрокат велосипеды. Когда проснешься, давай возьмем парочку, а? Тут вокруг Бусифа довольно ровно.

Эта идея чем-то тронула ее, хотя она ума не могла приложить, чем именно.

— Отлично! — сказала она. — Я засыпаю. Можешь разбудить меня в пять, если не раздумаешь.

С длинной улицы они постепенно свернули в сторону расселины в невысокой горной граде к югу от города. Когда кончились дома, началась равнина: бескрайнее море камней по обе стороны от дороги. Воздух был прохладным, сухой предзакатный ветер дул им навстречу. Велосипед Порта тихонько поскрипывал при каждом повороте педалей. Они ехали молча; Кит чуть впереди, Порт — сзади. Где-то вдалеке у них за спиной играл горн: настойчивый, звонкий стебель мелодии прорезал тишину. Несмотря на то что до заката оставалось каких-нибудь полчаса, все еще жарило солнце. Впереди показалась деревня; когда они проезжали мимо, бешено залаяли собаки, а женщины отвернулись, прикрывая рты. Одни лишь дети остались стоять, провожая их парализованным от удивления взглядом. За деревней дорога пошла в гору. О подъеме они могли судить лишь по учащенной работе педалями; на глаз она выглядела все такой же ровной. Кит вскоре устала. Они остановились передохнуть и оглянулись назад: вдали, за казавшейся плоской равниной, сетью коричневатых кварталов у подножия гор виднелся Бусиф. Ветер усилился.

— Такого свежего воздуха ты больше нигде не найдешь, — сказал Порт.

— Чудесный воздух, — сказала Кит. Она пребывала в задумчивом, дружелюбном расположении духа, и ей не хотелось его омрачать.

— Ну что, поднатужимся?

— Через минуту. Дай отдышаться чуток.

Немного погодя они снова пустились в путь, решительно налегая на педали и не сводя глаз с расселины в горной гряде. Еще только приблизившись к ней, они уже смогли разглядеть раскинувшуюся за ней бескрайнюю ровную пустыню, которую то тут, то там взламывали острые гребни скал, выступая над поверхностью подобно бесчисленным спинным плавникам чудовищных рыб, плывущих косяком в одном направлении. Дорога была взорвана до самой вершины гряды, и по обеим сторонам траншеи лежали зубчатые, скатившиеся вниз валуны. Велосипеды они оставили у дороги и стали карабкаться между громадных скал на вершину гряды. Солнце уже коснулось ровной линии горизонта; небо окрасилось багровым. Обойдя один из валунов, они вдруг очутились прямо перед сидящим мужчиной, бурнус которого был закатан до самой шеи (так что от плеч он был абсолютно голым) и который сосредоточенно занимался тем, что длинным остроконечным ножом сбривал волосы у себя на лобке. Бросив на них безразличный взгляд, он тотчас вновь склонил голову и продолжил свою опасную процедуру.