Всегда говори "Всегда" - Татьяна Устинова

– Врешь! Как нет?! – испуганно выдохнула Изольда. – Совсемнет?

– Совсем нет.

Изольда села на койке, облокотилась спиной о стойку, сцепиларуки на колене и прикрыла глаза. Пару минут она молчала.

– Меня-то художествами не образовывали, – сказала наконецИзольда. – А был у меня один светляк, хотя бывало, что и майдан гонял[1]. Жоройего звали, так он песни играл, а я пела…

Ольга уже выучила, что светляк – это вор, который днемработает. Изольда периодически про свой роман с этим самым светлякомрассказывала. Повспоминав, она обычно принималась петь. «Наверное, и теперьпеть станет», – подумала Ольга. В сущности, ей было все равно, будет Изольдапеть или, напротив, пустится в пляс. Так, просто отметила про себя, как раньше,глядя в окно на затянутое тучами небо, отмечала: дождь будет, надо взять зонтики положить Машке дождевик.

Машка сейчас спит, подсунув к животу плюшевого слона. Одеялоскомкано в ногах, пижама до ушей задралась… Надо Стасу написать, чтобы он окнона кухне закрывал по ночам. А то Машка опять простынет.

На нижней шконке Изольда жалобно затянула:

– Вы ответьте, братцы-граждане, кем пришит начальник. Течетречка, моет золотишко, молодой жульман заработал вышку…

Из дальнего угла опять заматерились, грохнули то литабуретом, то ли ботинком в стену, Изольда ругнулась в ответ. На соседнихкойках тоже недовольно загомонили:

– Закрутила! Еще тут арию булдырить!

– Цыц, ведьма!.. Ломи копыта отсюдова!

Ольга повернулась на бок, накрыла голову подушкой, чтобыничего не слышать, никого не видеть… Господи, да почему же Стас-то не едет? Иписем не пишет. За два месяца – всего одно письмо, да и то коротенькое, пятьстрок. Мол, все нормально, дети в порядке, целую, пока. После этого письма – нислова, ни звука, она измаялась вся. Что у них случилось? Может, все плохосовсем?

– Гад он. Вот и не едет! А ты – дура!

Зойка, Ольгина соседка справа, сдернула у нее с головыподушку, зашвырнула в угол:

– Хоре трещать, спать не даешь!

Значит, Ольга снова думала вслух. В последнее время с нейтакое случалось.

Изольда снизу снова пнула в сетку.

– Хватит квакать там! Дрыхайте давайте, и так до побудкивсего ничего осталось.

После того как Изольда вспоминала своего светляка,настроение у нее обычно портилось.

– Сама не квакай! – Зойка за словом в карман не лезла, наИзольду ей начхать было. – Дуры вы обои со своими козлами!

– Он не гад, – тихо сказала Ольга. И почему ей важно было,чтобы эти чужие тетки ее Стаса не считали гадом? Смешно. А все равно важно былопочему-то. – Там, наверное, случилось что-то, вот он и не едет. И не пишетпотому, что меня расстраивать не хочет. Он такой у меня… Дурачок…

Может, Машка все-таки заболела? Она по зиме все времяпростужается, у нее миндалины. Врач говорил, если дальше так пойдет, придетсяудалять… Сказал, хорошо бы на море летом… Они уже все распланировали, а тут всеэти несчастья на них свалились. Ну ничего, до лета, может быть, еще и амнистиябудет…

Зойка, будто подслушав Ольгины мысли, сказала:

– Ниче, мамкам амнистия скоро выйдет. Нагуляемся тогда!

– Госспади, да какая из тебя мамка, срань ты подзаборная, –протянула Изольда. – Чалиться тебе от звонка до звонка. Амнистия! Отобхохочесся!

– Че несешь, чувырла?! – Зойка приподнялась на локте.

– Я чувырла?!

– Ты чувырла!

Изольда спустила ноги с койки. Еще чуть-чуть – и они бывсерьез сцепились. Но тут грохнула о стену дверь камеры, и надзирательницагаркнула:

– По-одъем! Становись!

Ольга обреченно стянула одеяло, спрыгнула на ледяной пол…Если бы у нее не было впереди Греции, моря, песка, она бы умерла здесь,наверное…

Странно все-таки устроен человек. Ольга постепенно привыклаи к холоду, и к вони, и к духоте. Она хлебала жуткие казенные щи, спала натощем матраце, через который спиной чувствовала все ухабы и рытвины ржавойпанцирной сетки – и ничего. По-настоящему, всерьез, она мучилась от того, чтоей не хватало красок, не хватало яркого, цветного, которого так много было в еепрежней, до тюрьмы, жизни. Дома у нее были ярко-голубые шторы, пестрые,разноцветные чашки, красные маки на покрывале, зеленый фикус в кадке,солнечно-желтый сыр на бутербродах, синие ленты у Машки в волосах… А тут всесерое. Если существует ад, думала иногда Ольга, то он совсем не похож на девятькругов, описанных Данте. И на огненную геенну не похож… Ад, если он существует,похож вот на эту их жизнь в зоне. Серое небо, серые стены, серые ватники, серыелица, щи в миске, пол под ногами, простыня на шконке – все серое,беспросветное… И это серое высасывает душу, выпивает кровь, она и сама тутстала серой, почти бесплотной, куском зимнего неба…

Серая строчка по серому сукну, стрекот швейных машинок…Серые сгорбленные спины зэчек над машинками… Ольга отложила в сторону готовыйшинельный рукав – в цеху шили военную форму, – взяла со стола новую стопкузаготовок, прижала лапку. Машинка снова застрекотала. Работа в швейном цехумонотонная, но несложная. Не надо особо задумываться, не надо сосредотачиваться.Руки строчат, а ты можешь вспоминать дом или мечтать… Ольга привычно приняласьдумать про Грецию. Про синее море, зеленые оливковые рощи, желтое солнце… Номечты и воспоминания от постоянного употребления тоже как будто бы слиняли, потерялисочность красок, посерели. Будто бы тюремная серость была заразной, словно этоплесень и споры этой плесени проникли в Ольгины воспоминания и мечты… Неполучалось у нее представить синее море, желтое солнце. Все выходило какое-тогрязное, будто на акварельный рисунок плеснули из ведра грязной водой.

Зойка выключила машинку, потянулась. Ольга подняла голову отшитья.

– Перерыв?

– У тебя – нету. А мне к пацаненку, на кормежку пора.

Пацаненок – это Зойкин сын. Костик. Константин… красивоеимя. Длинноватое для мальчика, но красивое. В переводе с греческого означает«верный». Малышу полгода всего – а он уже в тюрьме. Зойка никогда не называлаего по имени. Как-то раз Ольга спросила – почему? Зойка ответила – не твоегоума, мол, дело. Че его по имени звать? Пацаненок – он и есть пацаненок, как ниназови.

Интересно, если бы девочка родилась – Зойка бы ее тоже звалакак-нибудь безлично? Пацанка или еще как? Наверное, нет. Наверное, по имени быназывала. Может, она в этом мальчике видит будущего мужчину? Не такого, какОльгин Стас, а гада и козла?