Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 2. Превращение - Александр Фурман

В наступившем 1971 году всеми владело миролюбивое настроение. В Тетради появился даже договор о сотрудничестве между контрразведками Франции и Тай-тянь-го (в другой транскрипции «Да-жень-го» – бывшая Археландия, она же Океания, она же Японская Империя). Костя Звездочетов углубил свою часть игры до такой степени, что все имена собственные рисовал настоящими (?..) иероглифами. Так, подпись его начальника контрразведки состояла из трех иероглифов: первый напоминал русскую У, поросшую длинной шерстью, которую ветер всю целиком задул налево, кроме одной шерстинки, «упавшей на пол» справа; второй – разлапистую А с двумя висящими над ней неодинаковыми черточками; а третий – в виде «шалашика» – был точной копией корявой письменной Л.

* * *

17 апреля Франция, Швеция и Океания (т. е. Фурман, Пашка и Костя Звездочетов) заключили договор о ненападении сроком в две недели. Но уже 20-го Швеция по какой-то весьма запутанной причине нарушила этот договор и коварно напала на маленькую беззащитную Океанию (видимо, дело не обошлось без определенного ревнивого подзуживания со стороны Франции, не простившей Косте его иезуитского сближения со Смирновым). Однако все расчеты были опрокинуты нежданным вмешательством в конфликт могучей, но до этого вполне нейтральной Бразилии – возможно, при секретной поддержке с Аргоса («Бразилией» был отличник и тяжелоатлет Олег Заваруев, по кличке Быча, подключившийся к игре после Нового года; до пятого класса он учился в параллельном «Б» и был там лучшим учеником и одновременно лучшим футболистом – после его перехода футбольное соперничество с «бэшками» сошло на нет).

Развязывание новой мировой войны не входило ни в планы растерявшихся шведов, ни в намерения явно заигравшейся в тайную дипломатию Франции. Чтобы отделаться меньшей кровью и спасти Швецию от неминуемого разгрома, Франция пустилась на еще большую хитрость: в праведном гневе на агрессора и нарушителя мирных договоров она присоединилась к Бразилии и тоже объявила Швеции войну. Шведы были совершенно деморализованы этим предательством, но для сохранения необходимой «естественности на лице» Фурман не мог раскрыть Пашке свои карты раньше времени.

В немыслимо короткий срок прославленный французский генштаб разработал безупречный план военных действий новых союзников, по которому Швеция проигрывала сражение буквально после первого же выстрела (избежать первого залпа было просто невозможно: по правилам он принадлежал объявившему войну). Битва должна была состояться дома у Фурмана, и главная роль в ней отводилась планом самим французам.

Передовую линию союзников в соответствии с французской диспозицией занимали японский пограничный гарнизон и отборные боевые части бразильского экспедиционного корпуса. Расположение армии шведов (чьими тайными военными советниками были все те же вездесущие французы) напоминало фалангу Александра Македонского. Оба войска выстроились на открытом пространстве на полу в бабушкиной спальне, а глубоко под кроватью, в узких щелях между шкафами и в других укромных местах в тылу у шведов пряталась заранее подготовленная французская мотопехота и ударный артиллерийский полк на тягачах-вездеходах.

По правилам, первый ход был за несчастным и обиженным на весь свет агрессором. После его не слишком уверенного артобстрела на передовой союзников появились жертвы. Но двинуться вперед шведы так и не успели: без всякого предупреждения (на этот раз война была объявлена Фурманом и право первого хода принадлежало ему) прямо в расположение их частей вдруг ворвался моторизованный французский десант. Шведской армии было предложено сдаться под угрозой полного и немедленного уничтожения. Бедным северным воякам, конечно, ничего не оставалось, как принять это предложение подлых французских бандитов. Тем не менее все шведы были целы, а их военная техника не пострадала.

Жестокий Пакт о капитуляции обязывал проигравшую сторону отдать в виде контрибуции территории Швеции и Финляндии – Бразилии, территорию Китая – Океании и территорию Алжира – Франции (на этом настояли благодарные «союзники», отказаться было нельзя).

Отдельный Пакт был подписан Пашкой с главным победителем – Японской империей (Океанией) – и носил по-звездочетовски скрупулезный, утонченно-издевательский и в то же время странно небрежный характер:

Королевство Швеция обязуется:

а) покинуть территорию Квантунского полуострова

b) покинуть территорию Алеутско-Командорских островов и Курильских о-вов

с) отдать в виде контрибуции на Корейском полуострове приморску часть лежащую в 35 градусах долготы и 128 градусах долготы

d) отдать в виде контрибуции о-в Цейлон.

Командующий Японской Армией хан [?] … …

[два иероглифа: первый похож на слегка раздавленную русскую письменную «х» – но как бы в «треуголке» с завернутым вправо плюмажем; второй напоминает схематичное изображение радарной установки].

Пашка был смертельно обижен на Фурмана, несмотря на все его объяснения, что иначе было бы еще хуже. Столкнувшись с Пашкиным упрямством, Фурман в конце концов тоже вспылил, и они на несколько дней поссорились.

Фурман, который в очередной раз заболел гайморитом и грустно готовился к предстоящему ему перемещению в Филатовскую больницу, засел за «Трех мушкетеров» и «Таинственный остров», выписывая оттуда имена для своих государственных деятелей: де Лавальер, де Вард, дю Валлон, де Жюссак; Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Дик Кеннеди…

И тут вдруг разразилась мировая война… Китайские записи, как обычно, кратки:

27 апреля 1971 года. В четырехчасовом упорном сражении Бразилия, Япония и Китай выиграли битву у Швеции и Франции, сбросив на них атомную бомбу.

[Вот в какой ужасной военно-политической обстановке Фурман вынужден был покинуть этот мир!..]

8 мая. Вест-Индия капитулировала. Наши [т. е. китайские] доблестные войска взяли в виде контрибуции 5 округов и много денег.

В Японию введены союзные китайские технические части.

11 мая 1971 года. Заключен договор с Японией и Бразилией.

Фон Ерве отправился с дипломатической миссией в Японию.

Китай вновь вступил в Архос.

[И вот что они сделали, пока Фурман лежал в больнице…]

4

Осенью Кости Звездочетова в классе уже не было. Даже фотографии не осталось, лишь несколько страничек в прошлогодних Общих Тетрадях с потихоньку усыхающими иероглифами, да еще, пожалуй, одна «фирменная» Костина шуточка, которая была как-то раз выговорена им в «припадке дичайшего остроумия». Это была переделка по созвучию его собственной фамилии Звездочетов (точнее, первой ее части): получалось, что «звездочет» считает не звезды на небе, а нечто непристойное на земле… Никто другой не рискнул бы так шутить над самим собой. Когда Фурман наконец решился пересказать Пашке этот поразивший его пример звездочетовского юмора, тот не только не засмеялся, но, покачав головой, произнес что-то вроде: да, все-таки, согласись, странный был Костя человек…