Надежда "Дерзкого" - Дэвид Файнток

– Наряды здесь ни при чем, – оборвал его Алекс.

– Простите, мистер Тамаров.

– Все. – Каждое слово Алексу давалось с большим трудом. – С тобой покончено.

Филип, кусая губы, с недоумением переводил взгляд с меня на лейтенанта.

– Не знаю, что я такого сделал, сэр. Простите, но…

– Гардемарин, – перебил его Алекс, – я вас ненавижу. Больше всех на свете. Чего только вы не творили! Вы мне отвратительны!

Я никак не мог понять, куда клонит Алекс, и уже хотел вмешаться, но тут последовало продолжение:

– А теперь я собираюсь поступить самым подлым образом.

У меня рот открылся от удивления. Филип тяжело дышал.

– Тогда, на борту «Гибернии», вы издевались надо мной и другими гардемаринами, и я поклялся отомстить вам, мистер Таер. И отомстил. Но больше не могу! Бог свидетель. Не знаю только, простит ли он меня, потому что я собираюсь нарушить клятву. С местью покончено! Навсегда!

Филип обалдело уставился на лейтенанта.

– Я так же, как прежде, презираю вас, Филип, но оставлю в покое. Отныне вы будете получать наряды только по справедливости. Во всяком случае, постараюсь к вам не придираться.

– Алекс, может, хватит? – не выдержал я.

– Нет, сэр, пожалуйста, дайте мне высказаться. Мистер Таер, вы обращались с нами жестоко, и больше года я платил вам той же монетой. А теперь хватит. Я постоянно наблюдал за вами, исподтишка, вы даже не замечали. И мы достаточно поработали вместе, и с беспризорниками тоже. Командир прав, считая вас добросовестным, верным своему долгу. При всем желании я не мог найти у вас недостатков, вы были отличным помощником. Так я и запишу в ваше личное дело. – Алекс вздохнул и снова заговорил, но уже спокойнее: – Итак, с местью покончено. Это не извинение. Информация. Вы свободны.

Филип Таер машинально отсалютовал, повернулся кругом и направился к выходу.

– Сэр, я… – начал он, задержавшись у двери.

– Свободны, – устало оборвал его Алекс.

– Дайте ему сказать, – вмешался я. Таер судорожно сглотнул и заговорил:

– Тогда, на «Гибернии», когда вас произвели в лейтенанты, я едва не рехнулся. Никто еще не обращался со мной так жестоко, как вы. Но я решил терпеть до конца полета. Однако понял однажды, что не смогу. – Филип говорил, уставившись в стену, глаза его полны были боли. Тогда я написал записку, надел чистую одежду, лег на койку и собрался проглотить таблетки, которые стащил в изоляторе. Но не решился. Потом пришло время идти на вахту. Кошмар продолжался… Месяц за месяцем. Потом мы вернулись домой, адмирал Брентли почему-то включил меня в состав экипажа для следующего полета, вместо того чтобы отправить в отставку. Я надеялся, что на новом корабле будет лучше. Но все началось по новой… Четыре, нет, пять раз собирался я покончить с собой, но каждый раз что-то мешало. Однажды я все-таки проглотил три таблетки, но этой дозы оказалось мало. – Он повернулся ко мне, и я заметил, что по его лицу текут слезы. – Командир, за что вы так ненавидите меня. Клянусь Богом, все это правда. Алекса начало трясти. А Филип продолжал:

– Командир, вы ведь предостерегали меня, но я не прислушался, был уверен, что честно выполняю свой долг. И сейчас так считаю, даже не понимаю, что плохого делал гардемаринам. Я старался поддерживать дисциплину. Но… – Филип опустил глаза. – Вы полагаете, что я поступал неправильно, отвратительно, а мистер Тамаров меня презирает. И мистер Кэрр… Так что мне остается лишь поверить всем вам. Но хуже всего другое. Я так и не понял, за что меня мучают. И, возможно, именно поэтому хотел покончить с собой. Я верю вам. Постараюсь исправиться. Мистер Тамаров, сэр, простите меня. А если не можете, то хотя бы поверьте, что я искренне раскаиваюсь в своих ошибках. – Филип вытянулся по стойке «смирно», отдал честь по всем правилам, как учат в Академии, повернулся и вышел.

– Господи Иисусе, – пробормотал потрясенный Алекс, – что я наделал?

– Я тоже виноват. Перед вами обоими. Когда он мучил тебя, я не вмешивался. Потом поставил тебя над ним.

Я ненавидел себя и ругал на чем свет стоит. Только сейчас я ощутил всю глубину своей вины.

– Ты правильно поступил, Алекс. Теперь вы помирились.

Алекс смотрел невидящим взглядом куда-то сквозь стену.

Слышал ли он меня? Этого я никогда не узнаю.

Аманда не только возилась с ребенком, но еще успевала преподавать в корабельной школе. Шли недели и месяцы, наш малыш рос. Отдыхая от дел в нашей уютной каюте, я усаживал Нэита к себе на колени, и он с интересом изучал блестящие пуговицы на моем кителе. Я так привык качать его на коленях, что иной раз непроизвольно поднимал и опускал их, даже находясь на мостике. Разговариваю, бывало, с Баксом или пилотом Ван Пэром и вдруг замечаю, что колени у меня ходуном ходят. Нэйта я с собой на мостик ни разу не брал – семья семьей, а служба службой.

Аманда то и дело приглашала в гости кого-нибудь из пассажиров, а однажды спросила, не буду ли я возражать, если она пригласит на чай офицеров. Наш полет продолжался шестнадцать месяцев, и я не мог предложить ей других развлечений. Поэтому пришлось скрепя сердце согласиться. Правда, я попросил устроить чаепитие не в каюте, а в одной из комнат отдыха. Она не возражала. Пришли все приглашенные, кроме Филипа Таера. Он прислал вежливый отказ с извинением, сославшись на недомогание. Аманда показала мне его записку, и в глазах ее был молчаливый укор.

Близилось время следующей стоянки. Я начал готовиться к торможению недели за три. И все это время у меня в мозгу сидела занозой одна мысль. Однажды, проворочавшись всю ночь без сна, я с утра отправился в гардемаринскую каюту.

По традиции командиру не положено входить к гардемаринам без стука, если только речь не идет о проверке.

Я постучал. Дверь открыл Дерек. Увидев меня, он вытянулся в струнку.

– Вольно, мистер Кэрр!

– Входите, сэр.

– Спасибо. – В каюте кроме Дерека был только Филип. – Мистер Таер, мне нужно с вами поговорить. – В глазах его появилась тревога, смешанная со страхом, и у меня на душе стало совсем скверно.

– Дерек… Мистер Кэрр, вы не будете возражать, если мы с мистером Таером поговорим здесь наедине?

– Нет. Конечно, нет, сэр. – Дерек быстро завязал галстук и натянул китель. – Чувствуйте себя как дома, сэр. – Он поспешно вышел.

– Сэр, мой отказ прийти к вам… Не сочтите за неуважение… – извиняющимся тоном произнес Филип. – Я…

– Нет, – оборвал его я. – Вы правильно сделали, что не пришли. Порядочные люди не ходят в гости к тому, кто их выгоняет и оскорбляет. – Он покраснел, а я набрался духу и буквально заставил себя извиниться: – Филип, я пришел попросить прощения за то, что наговорил вам тогда у себя в каюте.

– Пожалуйста, сэр, не надо…

Я перебил его, стремясь побыстрее выговориться: