Попаданка. Колхоз - дело добровольное - Алёна Цветкова

Производство Яблочного сыра на поток поставили, дело же нехитрое. Сайка теперь одна с ним справлялась. И стала нашим главным сыроваром. А еще они с Рыской и Салиной твердые сыры варили, рецепты обкатывали. Мы давно решили, что все четко должно быть, чтобы каждый раз одинаковый вкус получался, чтобы покупатели наши знали, если продукт из колхоза «Светлый Путь», значит гарантированно качественный.

Все что в «лаборатории» готовилось, мы на всех колхозников делили. Пусть по небольшому кусочку, но деликатес, которого еще на королевском столе не было, все попробовали.

С сырами мы все еще экспериментировали, но это уже перестало быть каким-то уникальным делом, слова фермент, пепсин и бактерии влились в местный язык, и звучали из наших уст уже совсем привычно. Даже бабка Ланка легко оперировала этими словами. Процесс сыроварения стал привычным.

С огородом тоже все было хорошо. Укроп отлично подошел к синей каше, делая ее вкус каким-то снежно-свежим. В общем, продавать мы пока не пробовали, но Салина клялась, что такую приправу ждет успех. В общем, оставила на семена половину грядки, на следующий год попробуем посадить побольше. На продажу. Остальные овощи тоже росли отлично. Редиску мои подруги распробовали, с солью им понравилось. Всевозможные салаты, тоже зашли. Но тут неожиданностей и не должно было быть. Все же за неимением круп и овощей, траву здесь ели всякую разную.

А еще Салина рассказала мне, как же так получилось, что здесь такой откровенной убогий ассортимент растений. Даже диких.

Я потом несколько дней спать не могла. У меня душу на части рвало, когда представляла, что пришлось пережить этому миру, чтобы возродиться.

Оказывается, Хадоа — это не государство соседнее, как я думала. А другой мир. И оттуда пришли на Гвенар захватчики и людей в рабство угнали. Коров, свиней, овец и кур тоже забрали, хадоанцы оказались чистыми мясоедами. А потом выжгли Гвенар дотла. И ни одной своей травки, ни одного дерева в этом мире не осталось. Через тысячи лет, когда гвенарцы вернулись в свой мир, он так и был черной пустыней. И все, что здесь растет, и все животные, которые есть, все принесено с Хадоа. И цветы эти синие, оттуда. Людям же надо было что-то есть.

Третья неделя нашего хозяйствования началась как-то спокойно. И даже как-то скучновато. Работы много, конечно было, но все равно… как-то однообразно.

Я даже время нашла сарафаном своим заняться. Солнце-то все позже и позже садилось. Вечера светлые были. Чего уж было тянуть кота за хвост?

Три дня кроила. А все потому, что ни лекал под рукой, ни метра даже. Пришлось куском веревочки все измерять и на листке бумаги, что у господина Гририха для речи выпросила, рисовать схемку. И вспоминать расчеты для построения выкройки. А потом кроить прямо на дорогущей ткани, не будучи уверенной, что все правильно.

Можно было бы, конечно, простенький сарафан слепить, но очень уж мне хотелось так поразить воображение вдовушек чтобы они сняли свои платья-мешки. Так что заморочилась я декольте и вытачками, чтобы грудь подчеркнуть. На рубашке нижней, которая по местным правилам приличия должна и сверху и снизу выглядывать, решила рукава фонариком сделать, чтобы хоть как-то наряд украсить. Лишь бы успеть до конца лета сшить.

— Малла, не спишь? — ко мне заглянула Салина, которая каждый вечер сама сыры купцам отгружала. — не могу я больше. Малла, они же меня на клочки рвут. И обижаются еще. Мол, мало ты мне сегодня оставила. Я просил десять головок, а ты три дала… больше сыров надо… больше коров… Ты что же это делаешь? — ахнула она, увидев мои выкройки, — нельзя же нам такое!

— Как это нельзя? — удивилась я, а у самой сердце дрогнуло. Ну, не могу я больше в мешках этих ходить. Не могу! Выше моих сил это.

— Мы же вдовы. Скорбеть должны. О своих мужьях умерших помнить, а не других завлекать… поэтому и платья у нас такие особенные…

— Что?! — у меня кровь от лица отхлынула. Мне дурно стало. Я задыхаться стала. Я-то, дура, других баб и не видела. Думала, все в таких мешках ходят, — но подожди! Вилина же… она же замужем, а в таком же мешке ходит. Или замужние тоже…

— Вилина тоже вдова. И о первом своем супруге помнить должна. И одежда наша неудобством своим нам напоминает о грехе нашем. Раз мужа потеряла, теперь всю жизнь вдовий наряд носить обязана.

— Как это всю жизнь? — я с трудом шевелила губами. Я настолько не знала, что дальше делать. Не дура же. Понимаю, что против традиций нельзя идти. Это только в книжках о попаданках моду по щелчку пальцев меняют и от кринолинов сразу экстремальному мини переходят… я уже убедилась, что не все так просто. По крайней мере у меня. Вон кому-то везет гораздо больше. Курице этой белобрысой, например. Вот у нее все, как в сказке: и королю в постель попала, и замуж за него вышла, и кровь у нее древняя оказалась, и силы огромные с неба свалились. Никаких тебе печалей и терзаний. Как сыр в масле катается.

— Вот так, — пожала плечами Салина, — так что зря ты такую ткань хорошую испортила.

Ну, вот кто бы мог подумать, что последней каплей эти дурацкие платья станут? На следующее утро я, впервые в жизни, не пошла на работу. Никогда я еще себе такого не позволяла. Ни там, ни тем более здесь. А сейчас так все равно стало. Зачем стараться, пытаться чего-то добиться, если все равно ничего не изменить. Ни домой мне никогда не вернуться, ни родителей увидеть, ни Орландо, ни даже платье-мешок из дерюжки колючей не снять…

А еще подруги про меня забыли. Я уже полдня на кровати лежу, а ко мне даже не заглянул никто. Не спросил, что, мол, Малла с тобой случилось? Как ты себя, подруженька наша, чувствуешь? Ни Салине я не нужна, ни Рыске, ни своей бригаде овощеводов. Они-то небось, на огород пошли. Работают там… поливают, сорняки пропалывают. Хотя дождик каждую ночь лил и сорняки не так уж сильно донимали, но все же в большом колхозном огороде для пары человек всегда работа была.

А я не нужна никому. Ну и пусть, буду лежать пока не умру. Только вот тюфяк сегодня какой-то совсем неудобный. Сено совсем слежалось. Да и что говорить трава не перо. Вот была бы у меня перина… Кстати… а чего-то я здесь перин не видела? И подушек…

Я даже села. Как это так, в деревне подушки не перьевые? Всю жизнь у бабушки пера этого было завались. Каждый год подушки шила, по родне раздаривала. Вот бы у Глаи спросить, у птичницы нашей. Вдруг неспроста это. Вдруг какая-нибудь беда, как с этими платьями-мешками.

Я уже подскочила и бежать хотела, да вспомнила, что страдаю сегодня. И обратно в постель легла. А самой-то так перинку хочется под попу, подушку под голову… плюнула я на страдания и к Глае рванула. Огородами, чтоб никто не видел, что я из дома вышла. Вот проверим, насколько нужна я подружкам… так называемым…

К Глае я как шпион пробиралась. Чтобы не увидел никто. Спрошу у нее только про перину, а потом тихонько домой вернусь. Так же, огородами. А то обидно как-то, я бы, например, забеспокоилась, если бы Салина с утра из дома не вышла. Или если бы Рыску возле коров утром не увидела. А подружкам моим все равно значит, раз они за столько времени так и не удосужились проверить, что со мной случилось.