Поцелуй на ночь - Кейт Вудсток

– Не смей меня жалеть. Боги наказывают только за один грех – за гордыню. Это честно.

Разумеется, мы порвали отношения. И оба оказались в западне. Я не могла сменить место работы, он – уволить меня. Мы ненавидели друг друга, испепеляли взглядом на совещаниях…

Я впала в депрессию, появился Итан. Он добрый парень, хороший. Ничего он не знал, но ведь тот, первый, понимал, что с Тонбриджем ему лучше не связываться. Он назначил мне последнюю встречу, мы заключили соглашение. При мне он уничтожил видеопленку, негативы и фотографии, при мне же сжег свои.

Вот и все. Ничего интересного. Сюжет для дешевого порнографического романа.

Теперь ты уйдешь, да?

Он молчал долго. И только прижимал ее к себе все крепче и крепче. А она умирала от тоски и любви.

Потом Хит Бартон вздохнул – отчего Дженна приподнялась на его груди, словно на волне – и сказал странно звенящим голосом:

– Я не уйду. Я и не смог бы. Я горжусь тобой.

– Почему!?

– Потому что ты сильная. Потому что пережила. Потому что нашла силы сказать. Знаешь, что такое ложь?

Ложь – это стена, Джен. Мы сами ее строим, каждый день, каждый час. Одна малюсенькая ложь – маме, младшему брату, учительнице, себе самому, невесте, жене, мужу – один маленький кирпичик.

Те из нас, кто позрячее, могут ее видеть. Только она медленно растет, стена. Вроде еще только до колена. До пояса. Можно перепрыгнуть, перешагнуть, перелезть. И мы все кладем и кладем кирпичики, а в один прекрасный день задираем голову – а стена теряется в облаках. И тогда только один выход.

– Какой?..

– Удариться об нее всем телом. Разрушить. Пока не схватился раствор. Иначе мы так и останемся – за стеной.

– Хит…

– Что, светлая?

– Я люблю тебя.

– А я – тебя.

– Ты не уйдешь?

– Нет. Никогда и никуда. А на крайний случай – сопру этого чертова коня в Центральном парке.

– Что?

– Так, неважно. Поспорили с Джимми о преимуществах феодализма перед капитализмом.

– Ох, Джимми…

– Спи.

– А ты уйдешь!

– Я же сказал – не уйду. Слово офицера. Он тихо поцеловал ее. И она заснула на его груди, заснула мгновенно и крепко, как засыпают маленькие дети после болезни, когда отступает жар и на лбу выступает прохладная испарина.

А утром на подоконнике стояли полевые цветы в банке с водой.

Так прошла эта неделя, неделя ее отпуска, и надо признаться честно и откровенно – Дженна Фарроуз начисто забыла обо всем на свете. Не то чтобы об отпуске – скорее, о самой работе. Поэтому была несколько обескуражена, когда на девятый день ее новой жизни раздался телефонный звонок, символизирующий жизнь старую.

Это была Элинор Шип, технический директор журнала, брюнетка с длинными прямыми волосами, бледной кожей утопленницы и характером песчаной эфы. В табели о рангах она шла следующей за Дженной и потому каждый прокол мисс Фарроуз фиксировала дотошно и неукоснительно. Строго говоря, ничто не мешало ей позвонить вчера, когда Дженне полагалось выйти на работу, но Элинор решила подстраховаться. Прогул – так прогул!

– Дженна? Это Элинор. Что случилось, дорогая? Мы с ума сходим.

– Ой, Господи, привет… Честно говоря… ничего особенного, просто… я немного потеряла счет времени. Масса дел накопилась.

– Слава богу! Это я в том смысле, что мы волновались, не заболела ли ты. Когда тебя ждать?

– Буду. Скоро. Редколлегия…

В голосе Элинор звучало хорошо дозированное злорадство, припудренное якобы искренним удивлением.

– Дженна, ты уверена, что с тобой все в порядке? Редколлегия была вчера, она у нас по вторникам.

– Ох, действительно. О'кей, Элинор, я буду во второй половине.

Дженна повесила трубку и машинально посмотрела на себя в зеркало. Облупившийся на солнце нос, россыпь веснушек, золотистый загар, растянутая майка, цветастые шорты, пыльные босые ноги, шалые от счастья зеленые глаза – хоть сейчас на редколлегию!

Хит уехал с утра в Стамфорд-таун, обещал вернуться к пяти. Придется оставить записку.

«Представляешь – забыла про работу! Лечу туда, но потом сразу домой. Люблю тебя! Еще не ушла, а уже не могу дождаться встречи. Вот что ты со мной сделал, дикий гусь! Твоя».

Самолет приземлился в половине второго, и Итан Тонбридж еще в здании аэропорта значительно воспрянул духом. Воздух родного города бодрил, лица вокруг были сплошь приятные, девушки улыбались, солнце светило, и молодой человек решительно сорвал с шеи удавку, ошибочно именуемую галстуком. Подумать только, Рози настаивала на свитере и плаще! Чего и ждать от столицы Англии! Хорошо, что он проявил твердость духа и улетел в одном костюме.

Значит, так: для начала ресторан, поесть стейки, к ним жареный картофель и кетчуп, потом можно посидеть в баре, а потом уж отправляться домой. Дженна собиралась в отпуск… или он уже был? Ну неважно. Дома – так дома, а если она на работе – значит, неприятное объяснение отложится до позднего вечера. С работы она никогда раньше десяти не возвращается. Пожалуй, он успеет позагорать возле бассейна. Добрый, старый Лонг-Айленд! И всем, абсолютно всем соседям наплевать, приехал ты или и вовсе не уезжал…

После бара настроение Итана поднялось до заоблачных высот. Он заказал по телефону такси и вскоре уже мчался с ветерком по хорошему шоссе. Во второй половине дня солнце припекало не так сильно, но было душно, и Итан решил, что сегодня, пожалуй, расположится в своей японской комнате. Там хорошо, просторно…

Машины Дженны у ворот не было, но все же калитку он отпирал с некоторой опаской. Итан Тонбридж был, в сущности, миролюбивый человек, что неудивительно, учитывая жесткий характер его отца. Выяснение отношений, пусть даже и с холодной, сдержанной Дженной, его несколько пугало, поэтому по дорожке Итан прокрался как истинный индеец – совершенно беззвучно.

На перилах сохла какая-то футболка, ее размерам и степени потрепанности Итан немного удивился, но и успокоился: значит, отпуск у нее точно был, она отдохнула и нервы у нее в порядке. Правда, они у нее всегда в порядке, а вот взгляд этот… ух! Итан навсегда запомнил лицо метрдотеля в том ресторане, где им подали холодный жульен. Дженна Фарроуз ничего особенного не сказала, просто попросила принести другой, но при этом ТАК посмотрела на метрдотеля, что можно было не сомневаться: кое-кого из поваров в этот вечер непременно уволят.

Итан прокрался по коридору к японской комнате. На втором этаже, со стороны комнаты Дженны, послышался какой-то шорох, и молодой человек замер на самом пороге, чутко прислушиваясь и не глядя перед собой. Ручку двери он повернул машинально и уже начал заносить ногу над порогом…