Минотавр - Бениамин Таммуз

Белая «Ламборджини» лежала в кювете; от нее мало что осталось. Господин Милан вышел вслед за шофером такси и присоединился к любопытствующим. На обочине была видна большая лужа крови. Санитары из «амбуланса» в эту минуту как раз поднимали носилки; лицо у пострадавшего было совсем белое, как мел. В вечерних газетах аварии было уделено несколько прочувствованных строк. Упоминались причины смерти — неопытный водитель не справился со сверхскоростной машиной, потерял управление, умер на пути в больницу от потери крови.

Часть третья

Никос Трианда

1

Никос был первенцем в семье Триандафилу, родился он в Египте, в Александрии. Его отец, еще подростком, эмигрировал туда в начале века из Греции, мать тоже была родом оттуда. Сестра Никоса появилась на свет через год после его рождения, впоследствии она прославилась, став исполнительницей народных песен. Произошло это, разумеется, много лет спустя, когда ей исполнилось восемнадцать и она начала выступать в закрытом ночном клубе в Бейруте. Разгневанный отец лишил ее за это наследства, но позднее, когда она добилась мировой известности и лицо ее узнавали по фотографиям на грампластинках, отец послал ей подарок — кольцо с бриллиантом. Этот свой подарок он не сопроводил ни объяснениями, ни оправданиями. В записке, приложенной к кольцу, было всего три слова: «Chapeau, та petite» («Браво, моя малышка»).

Отец достиг многого. Благодаря состоянию, славе и умению держать язык за зубами он стал значительной фигурой в многоликом обществе Александрии, и в память Никоса навсегда врезались слова, которые он любил повторять: «Настоящие хозяева Александрии это вовсе не голодные египтяне. Это греки. Это итальянцы. Это евреи»…

Евреи, жившие по соседству, и стали друзьями детства Никоса — у них он научился говорить на ладино. Это было нетрудно, поскольку уже в раннем детстве репетиторы обучали его дома французскому и итальянскому. Дружба с евреями прервалась для Никоса, когда ему исполнилось девять: именно тогда, в самом начале войны, его семья переехала из Египта в Ливан, в Бейрут, где один из его дядьев владел банком и был финансовым воротилой. Вскоре, однако, выяснилось, что и в Бейруте в их квартале было много еврейских детей, говорящих на ладино.

У отца Никоса были по поводу детей свои планы. Сын должен был стать наследником, а дочь он прочил в жены одному из близких родственников. И сын и дочь были определены в самые престижные в Бейруте школы, кроме того, они посещали музыкальные классы при консерватории, которые вел старый еврей-скрипач. Триандафилу-отец полагал, что занятия музыкой вреда принести не могли, но здесь он ошибся — дочь пристрастилась к пению, и все в один голос утверждали, что у нее большой талант и блестящее будущее. Ошибка была исправлена сразу: отец забрал детей из консерватории. Никосу было предписано изучать юриспруденцию и экономику и сказано, что нет никакого смысла тратить время на такие глупости, как занятия музыкой. Никто тем не менее не возражал, когда он иногда садился за рояль, чинно стоявший в родительском доме.

Тогда, когда сестра Никоса была окончательно изгнана из лона семьи, он поступил в бейрутский Американский университет. Бушевавшая в мире война сказалась на семье Триандафилу разве что близким знакомством с офицерами Виши, все ее перипетии прошли для семьи без последствий, они умели ладить с любыми властями и режимами и богатели вне зависимости от того, кто на данный момент правил — арабы, французы или австралийцы. Продолжалось это вплоть до провозглашения Ливаном своей независимости.

В доме тоже ничего не менялось. Все так же строго смотрели со стен старые иконы над родительской кроватью, все так же по воскресеньям в церкви вся семья целовала руку преподобному отцу, и господин Триандафилу опускал серебряную монету в урну для пожертвований и покидал церковь, сопровождаемый его преувеличенной благодарностью.

Сидя в своей комнате, служившей ему спасительным убежищем, и демонстрируя чрезмерную загруженность университетскими занятиями, Никос давал волю своим мечтам. В этом не было обмана, он действительно постигал премудрости древнегреческого и латыни, изучил арабский, собрал небольшую библиотеку и, лежа в постели, вновь и вновь перечитывал Гомера и Данте, но душу его одолевали совсем другие желания. Судьба сестры многому его научила, и мысли свои он не поверял никому. Знала о них только мать — то был молчаливый тайный союз единомышленников. Когда отец уезжал по делам, Никос садился к роялю, и мать, отдыхавшая в кресле, слушала его игру, глядя на сына сквозь слезы своими лучистыми глазами. У них не было надобности в разговорах. Они и так знали, что отец — тиран и что единственный герой в семье — это бунтующая против его произвола сестра Никоса. Да, оба они, сын и мать, понимали, что игра на рояле в отсутствие отца не бог весть какой подвиг, но так или иначе, это был протест: не вопль, но отчаянный шепот, и, быть может, когда-нибудь…

Завершив образование, Никос с легкостью получил место преподавателя в своем университете. Отцу он сказал, что год (или два) такой работы позволит ему углубить и закрепить свои знания, прежде чем он сможет применить их на благо семейного бизнеса. Тайным же его желанием был вовсе не семейный бизнес — Никос мечтал таким образом скопить небольшую сумму денег и отправиться в Европу. Ему повезло — это совпало с планами отца переехать в Женеву — не самый подходящий момент для введения сына в семейное дело. Отец поэтому возражать против работы в университете не стал. Однако швейцарские власти отказали старшему Триандафилу в праве на жительство, и волей-неволей ему пришлось удовольствоваться Парижем, куда в итоге и перебралось все семейство. Так прошел год. В новой парижской квартире Никосу была отведена собственная комната. Он провел в ней несколько дней, затем написал родителям прощальное письмо и исчез.

2

Объявился Никос в Западном Берлине, куда его давно в письмах звала сестра. Выполняя давнее обещание, она в первый же вечер познакомила брата с управляющим того кабаре, в котором пела сама. По ее плану, Никос должен был стать ее аккомпаниатором. И он им стал, заключив с кабаре контракт, согласно которому он должен был играть там шесть раз в неделю с десяти вечера до двух ночи.

Он снял комнату в том же пансионе, где жила сестра. Войдя туда, он, не медля, растянулся на кровати, не раздеваясь, зная, что не сможет заснуть. Он ощущал себя родившимся заново, ощущал себя счастливым, молодым и полным любви ко всем