Жестокое и странное - Патрисия Корнуэлл

– С их помощью я, возможно, смогу понять, в каком состоянии она была перед смертью, – пояснила я.

– Пожалуйста-пожалуйста. Я попрошу специалистов проверить их, а потом отдам вам. Кстати, и с бумагой, я думаю, следует поступить аналогичным образом, – добавил он, имея в виду белый лист бумаги на кровати.

– Да, – с усмешкой отозвался Люцеро. – Вдруг она написала на том листе предсмертную записку невидимыми чернилами.

– Пойдемте, – позвал меня Марино. – Я хочу вам кое-что показать.

Мы пришли в гостиную, где в одном из углов ютилась искусственная рождественская елочка, наклонившаяся под тяжестью многочисленных безвкусных украшений и прочно опутанная мишурой и электрогирляндами. Под ней лежали коробки конфет, кексики, пена для ванн, стеклянная банка с содержимым, на вид похожим на ароматизированный чай, и керамический единорог с блестящими синими глазами и позолоченным рогом. Ковер с золотистым ворсом, как я полагала, объяснял происхождение тех волосков, которые я заметила на носках Дженнифер Дейтон и у нее под ногтями.

Вытащив из кармана маленький фонарик, Марино присел на корточки.

– Взгляните, – сказал он.

Я тоже села на корточки возле него, и лучик карманного фонаря осветил металлические блестки и кусок тонкого золотого шнура в густом ворсе ковра вокруг основания рождественской елки.

– Когда я здесь оказался, я первым делом посмотрел, были ли у нее под елкой какие-нибудь подарки, – сказал Марино, выключая фонарик. – Она явно раскрыла их раньше времени. И оберточная бумага вместе с поздравительными открытками были брошены в камин – там полно золы, кусочки фольги, которая еще не успела сгореть. Леди, что живет через улицу напротив, говорит, она заметила дым из трубы перед самыми сумерками вчера вечером.

– Она и есть та самая соседка, которая вызвала полицию? – поинтересовалась я.

– Да.

– Почему?

– Вот это мне еще неясно. Надо с ней поговорить.

– Когда будете с ней разговаривать, постарайтесь узнать о здоровье этой женщины, не было ли у нее психических отклонений, и тому подобное. Я бы хотела узнать, кто ее лечащий врач.

– Я собираюсь туда через пару минут. Можете пойти со мной и сами у нее узнать.

Продолжая присматриваться к деталям, я вспомнила про ждавшую меня дома Люси. В центре комнаты я обратила внимание на четыре маленьких квадратных вмятинки в ковре.

– Я тоже их заметил, – сказал Марино. – Похоже, кто-то приносил сюда стул, вероятно, из столовой.

Там вокруг стола стоят четыре стула. У всех квадратные ножки.

– Еще вы можете сделать вот что, – размышляла я вслух. – Проверить ее видеомагнитофон. Посмотреть, не ставила ли она его на запрограммированную запись какой-нибудь передачи. Это тоже могло бы нам помочь.

– Хорошая мысль.

Выйдя из гостиной, мы прошли через небольшую столовую с дубовым столом и четырьмя стульями с прямыми спинками. Лежавший на деревянном полу плетеный ковер выглядел совсем новым, либо по нему просто редко ходили.

– Похоже, что в основном она обитала в этой комнате, – сказал Марино по дороге через коридор в следующую комнату, которая явно служила ей офисом.

Комната была набита всеми атрибутами, необходимыми для ведения небольшого дела. Был здесь и факс, который я тут же осмотрела. Он был выключен, его шнур подключен к единственной розетке на стене. Я смотрела по сторонам, и все мне казалось еще более загадочным. Персональный компьютер, письменный стол и секретер завалены всякими бланками и конвертами. Полки книжных шкафов заставлены энциклопедиями и литературой по парапсихологии, астрологии, знакам зодиака, религиям Востока и Запада и тому подобной. Я заметила несколько переводов Библии и дюжину тетрадок с помеченными на них датами.

На письменном столе возвышалась стопка чего-то типа бланков подписки. Я взяла один из них. За триста долларов в год вы можете звонить не чаще одного раза в день, и Дженнифер Дейтон в течение трех минут расскажет вам ваш гороскоп, «основанный на точных сведениях о вашей личности, включая расположение планет в момент вашего рождения». За дополнительные двести долларов она будет составлять гороскоп на неделю. Оплатив счет, подписчик получает карточку с личным кодом, который действует на протяжении оплаченного времени.

– Какая же чертовщина! – воскликнул Марино, обращаясь ко мне.

– Полагаю, что она жила одна.

– Пока все говорит за это. Одинокая женщина, занимающаяся подобным бизнесом, – подходящая приманка для негодяя.

– Марино, вы знаете, сколько у нее телефонных номеров?

– Нет. А что такое?

Я рассказала ему про анонимные звонки, а он внимательно смотрел на меня, играя желваками.

– Мне нужно узнать, на одной ли линии у нее факс и телефон, – заключила я.

– Господи Боже мой.

– Если на одной и ее факс был включен в тот вечер, когда я позвонила по телефону, появившемуся на экране моего определителя номера, – продолжала я, – то это объяснило бы тот сигнал, который я услышала.

– Черт возьми, – воскликнул он, выдергивая из кармана своего пальто рацию, – почему же вы раньше мне об этом не сказали?!

– Я не хотела говорить об этом при остальных.

Он поднес рацию к губам:

– Семь – десять. – Потом, обращаясь ко мне: – Если вас беспокоили эти звонки, почему вы не сказали мне об этом еще несколько недель назад?

– Но они не так уж меня и беспокоили.

– Семь – десять, – раздался трескучий голос диспетчера.

– Десять – пять восемь – двадцать – один. Диспетчер связался с восемьсот двадцать первым.

– Мне нужно, чтобы вы набрали один номер, – сказал Марино, когда инспектор связался с ним по рации. – Телефон под рукой?

– Десять – четыре.

Марино продиктовал ему номер Дженнифер Дейтон и затем включил факс. Тут же раздались звонки, гудки и прочие звуки.

– Получили ответ на свой вопрос? – спросил меня Марино.

– Да, на один вопрос, но не на самый главный, – ответила я.

Соседку, жившую напротив и вызвавшую полицию, звали Мира Клэри. В сопровождении Марино я вошла во дворик ее обшитого алюминием дома, с горящим пластиковым Санта-Клаусом на переднем газоне и электрогирляндами в кронах самшитов. Не успел Марино позвонить, как дверь открылась, и миссис Клэри пригласила нас войти, даже не потрудившись узнать, кто мы такие. Я решила, что она, видимо, следила за нашим приближением из окна.

Она проводила нас в унылую гостиную, где возле электрокамина сидел ее муж. Его тощие ноги были слегка прикрыты, отсутствующий взгляд устремлен на экран телевизора, где какой-то мужчина намыливался душистым мылом. Многолетняя убогость ощущалась во всем. Обшивка была ветхой и засалилась в определенных местах от постоянного контакта с человеческим телом. На деревянной мебели толстым слоем лежала полировальная мастика, на стенах желтели пятна. В воздухе ощущался целый букет разнообразных невыветриваемых ароматов от еды, съеденной на передвижном столике перед телевизором не за один год.