Легенды о проклятых 3. Обреченные - Ульяна Соболева

Только в голове постоянно пульсирует голос проклятой уродливой мадоры.

"— Смерть ты ей принесешь. Смееерть. Подальше держись…если любишь. Тени вокруг вас кроваво-красные.

— Молчи старая, я сумею ее защитить даже от самого Саанана.

— А от себя? От себя тоже сможешь? Ты убьешь ее. Тыыыы…

— Бред. Молчи, тварь. Ты нарочно мне это говоришь, язык отрежу суке.

Схватить за жесткую засаленную седую шевелюру и в воздух на одной руке поднять. Глаза твари сверкают разноцветными огнями, как в топи болотной морок. Уродливая настолько, что от омерзения мурашки по спине волнами. Убить хочется, раздавить, как гниль последнюю. Только Рейну нужна она. И я не посмею тронуть его провидицу…которая может вовсе и не провидица, а шарлатанка.

— Сивар всего лишь картинки видит…Сивар может и ошибаться. Дело Сивар — предупредить беду и помочь".

Трусливая лицемерная погань. Специально гадость сказала, а теперь шкуру свою вонючую спасает. Но с того момента как отрезало. Права она в чем-то, ведьма проклятая. У Лори будущее впереди, она из знатного рода. Замуж ей надо и детей рожать. А что я могу ей предложить? Связь позорную, седло и вечную дорогу? Проклятия людей?

И я дамасом заливалась изо дня в день. Девок в шатер таскала, и ни хрена не возбуждают меня. Ни с одной кончить не могу. Только она перед глазами.

Отселила ее. А как увижу, и сердце выворачивает так, что выть хочется. Мужики наши пронюхали, что не с ней я, и начали заигрывать, а меня от ревности дикой так ведет, что пару раз срывалась и полосовала слишком настырных. Вот и не хотелось ехать…знала, что там костер развели, ужинают наши. И она сидит у огня, волосы ее шелковые снегом припорошены… в любой момент моей может стать, а я запрещаю себе, и от запрета этого с ума схожу. И снова мне воевать с собой насмерть. Пальцы сжимать до хруста, пить, а потом растирать себя между ног, представляя…о да…всего лишь ее маленькие груди с острыми сосками.

Конь сам дорогу к лагерю нашел, а я вдруг заметила вдалеке между деревьями чью-то фигуру… и сердце несколько раз болезненно дернулось. Оно сразу узнало. ОНА ждет. Вышла навстречу…

* * *

Одному Иллину известно, почему я все еще стояла на тропе, ведущей в наш лагерь, и, слушая заунывный вой ветра, ждала, стискивая окоченевшие пальцы. Странно, я чувствовала холод, но шел он не снаружи, а изнутри. Оттуда, где с каждой пройденной минутой ожидания обрывалась надежда. Глупая, такая глупая — стоять тут и покорно ждать, когда появится Дали, ушедшая в разведку еще утром. Стоять и смотреть, как скрывают облака последние лучи солнца, а ее все нет и нет. Разведка. Кто знает, куда она отправилась после нее? Разве отчитывается кому-то Дали дес Даал, предводительница разбойников? О, я даже мечтать о подобном не смела. Мои грезы…за короткий период я поняла, что они приносят только несчастья, а не радость, и научилась скрывать их даже от себя самой. Да и не распространялись они так далеко.

Но касались ее. Да простит меня Иллин, сейчас — только ее. Тягучие, фантастические, эти грезы приходили каждую ночь, чтобы жестоко прерваться с первыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь отверстия в моей новой палатке…в палатке, в которую Дали отправила меня. Вышвырнула, да, скорее, вышвырнула, из той, нашей общей. Иначе как можно назвать, когда вы обнаруживаете свои нехитрые пожитки собранными в небольшую котомку на земле у выхода из шатра. И ведь она даже не стала объяснять ничего. Да и зачем что-то говорить, если в эту же ночь Дали демонстративно танцевала и целовалась с одной из женщин. Одной из своих любовниц. Смешно…совсем недавно такая картина вызывала у меня лишь непонимание и осуждение, а сейчас…сейчас я сходила с ума от желания оказаться на их месте. На месте любой из тех, кого она тянула за собой в нашу…нет, теперь уже в свою палатку. Сейчас я знала, не просто догадывалась, а понимала, что именно получали эти девушки. Понимала и ненавидела за это их. И ее.

Но ведь и я не спросила. Ни разу. Гордая слишком, чтобы вымаливать внимание, просить дать ответы ту, которая за последние дни ни разу даже не взглянула на меня.

Вот только гордость эта подтачивалась изнутри ревностью. Страшной, черной ревностью, расползавшейся в душе темным пятном и ржавыми когтями полосовавшей душу на части. Каждый день молчания как очередная вечность, пока не поняла, что однажды эта вечность может окончиться. Однажды Дали может не вернуться. И тогда я буду ненавидеть уже себя.

И я решила, что получу ответы на свои вопросы, даже если ради этого придется стоять на пронизывающем ветру всю ночь напролет.

А потом увидела ее на лошади верхом, и все остальное перестало иметь значение. Волосы темные, собранные в хвост, покачиваются в такт ходу лошади, длинные пальцы поводья крепко сжимают. И непрошеным воспоминанием то, каково ощущать эти пальцы…о, Иллин…

Сделать несколько шагов навстречу ей, становясь прямо на пути коня и глядя в глаза Дали. Страшно…как же страшно, что мимо пройдет, заморозит взглядом своим темным, безразличным, и снова мимо меня, утягивая очередную распутную девку за собой.

Вздернула вверх подбородок, собираясь с силами, и руку протянула к морде лошади, не отводя взгляда от Дали.

— С возвращением тебя, Дали.

* * *

Каждый раз видеть ее — это как глотать большими глотками само солнце. Обжигает красотой возвышенной и непостижимой в свой светлой чистоте. Меня это поразило еще в ту нашу первую встречу на дороге, как отталкивается от нее грязь, как не прилипает к ней скверна и любая мерзость. Она всегда выше, на невидимом пьедестале. Моя маленькая велиария Туарна. Внутри меня происходила адская борьба, и одна половина меня, иссыхая от дикой любви к этой девушке, заставляла в самом эгоистичном порыве сделать ее только своей, а другая…другая все еще была Далией дес Даал и понимала, что, если так безумно люблю эту девочку, должна отпустить. Вернуть ей Туарн и пожелать счастья, а то и поспособствовать ему, охраняя стены ее замка до последнего вздоха. Но Дали уже давно перестала быть благородной…и сейчас, глядя на нее, я чувствовала, как сильно сжимается сердце в такт каждому ее слову. В глубоких темных глазах бездна боли и отчаянного ожидания, а ведь меня никто и никогда не ждал…никто вот так не выходил на дорогу встречать. Всем по сути было плевать, вернусь я или нет. Всем, кроме Буна и пары воинов.

Я медленно втянула морозный воздух, глядя на нежное раскрасневшееся на морозе лицо и блестящие медовые глаза, на выбившиеся из узла на затылке волосы, и перед глазами непрошено — эти роскошные косы рассыпаны на ковре, а глаза закрыты в наслаждении…бьется подо мной белой птицей, кричит и стонет. И все тело пронизало острейшим возбуждением на грани с агонией. Так сильно, что я пальцы в кулаки сжала.

— Случилось что-то? обидел кто?

* * *

Отталкивает от себя. Я знаю, что намеренно грубо отвечает, чтобы ушла. Не знаю только почему. Но до боли, до тянущей в самом сердце боли хочу узнать. В глазах ее ответ увидеть. Вот сейчас, так близко, когда вокруг нет никого. Когда нет нужды надевать на себя маски ни ей, ни мне. И все же сердце в груди забилось болезненно. Потому что поняла вдруг, что и Дали ответа ждет, жадно его ждет. Сощурившись, пряча интерес, затаившийся на дне потемневших глаз. Пускай. Пускай отталкивает от себя. Наивная. Неужели не заметила, как проросла в меня крепкой нитью? Сама свила ее и прямо с сердцем сплела конец, а теперь пытается оттолкнуть?