Отрок московский - Владислав Русанов

– Если никто не пробовал, это не значит, что нельзя, – сказал Никита и сам себе поразился. Никогда уверенные и значительные речи не входили в число его достоинств. Или это вино подействовало?

– Igen? – Купец пожал плечами. Отхлебнул еще. – Egészségére!

– А кому ты, почтенный Андраш, коня везешь? – вдруг прямо в лоб спросила Василиса.

– Коня? А… Aranyos… Нравится? Красавец.

– Ты ведь в подарок его кому-то приготовил, так ведь? – смолянка прищурилась.

– Jaj! – воскликнул Андраш, в притворном ужасе сжимая голову ладонями. – Несчастный тот княжич, который твоим мужем будет, hоlgy Василиса!

– А все-таки? Ливонцам или Витеню?

– Ты как догадалась, hоlgy Василиса? – Багровые щеки мадьяра побелели. – Про то знать никто не знает. И не положено никому знать… Rejtély! Тайна!

– Ладно, почтенный Андраш… – Девушка развела руками. – Не хочешь говорить – не надо. Только на Руси умных больше, чем ты думаешь. И не одна я такая догадливая. – Она подмигнула купцу и пригубила вина.

Тот забурчал что-то невнятно.

– Ur! Bajok[70]! – Откуда ни возьмись у стола вырос горбоносый Дьёрдь. Его лицо выражало озабоченность и даже, к удивлению Никиты, испуг.

– Mi kell? – вскинулся Андраш.

Охранник залопотал что-то по-венгерски, бросая косые взгляды по сторонам.

Никита следил, как мрачнеет купец, как наливаются бурым его обрюзгшие щеки, вздуваются жилы на висках.

– Не к добру это… – шепнула Василиса.

И тут Андраш рявкнул так, что покачнулось подвешенное к потолочной балке колесо со светильниками. Вскочил. Грянул кувшином об пол. Дьёрдь шарахнулся и побежал к своим, озабоченно оглядываясь через плечо.

– Сбежали! – Он повернул искаженное бешенством лицо к сотрапезникам. – Оба разбойника! Уходить нам надо…

– Да чего ты так испугался, почтенный Андраш? – Василиса, хоть и съежилась, но сохранила присутствие духа. – Что тебе разбойники сделают в городе? Тут и стража, и твоя охрана не дремлет…

– Они к тем побегут, кто их нанял. Скажут – здесь Андраш Чак.

– И что с того?

Купец будто не заметил ее вопроса. Сказал, тяжело опираясь ладонями о стол:

– Последний раз предлагаю с нами ехать. Я – Андраш Чак из Пожоня. Я слов на szél… ветер… не бросаю. Поможете – озолочу. Помешать мне вздумаете – не обессудьте.

– Да ты пугать нас вздумал, не иначе?

– Nem… Нет… – Загадочный гость из Венгрии неожиданно смутился. – Нет, hоlgy Василиса. Просто я очень хочу, чтобы ты поехала со мной. Таких умных и красивых leány я не встречал. Да еще и боевитых… Стоило покинуть родину и отправиться в дикую варварскую Русь для того, чтобы повстречать тебя…

Василиса выпрямилась, выгнула бровь:

– Тебе не вино ли в голову ударило, почтенный Андраш Чак из Пожоня? – Слово «почтенный» она выделила особо. – Я еду туда, куда хочу. Тогда, когда хочу. С тем, с кем хочу. Ясно тебе, почтенный Андраш Чак из Пожоня?

– Это твое последнее слово, holgy Василиса?

– Последнее.

– Тогда, bocsánatot kér… То есть прощения прошу. Прощай, holgy Василиса. Может, когда свидимся.

Мадьяр развернулся и, не удостоив Никиту и ордынца ни словом, ни поклоном, отправился прочь. Его свита потянулась следом.

– Он такой же купец, как я смердова дочь… – в наступившей тишине проговорила смолянка.

– Знать бы раньше, какой он гад подколодный… – задумчиво отозвался Никита.

– Надо тебе было за него вступаться? – вмешался татарин. – У нас про таких говорят: лицо белое, а сердце черное.

– Я бы себе никогда не простил, когда бы людей бросил в беде… – рассеянно ответил ученик Горазда. – Что ж мне, сравняться с ним, что ли?

– Русский человек даже инородца в беде не бросит, – добавил подошедший Мал. И тронул за рукав Василису. – Темная душа у этого Андраша Чака. Нам теперь настороже быть надо.

– Андраш Чак… – повторила за стариком девушка. – Андраш Чак… Слыхала я про одного Чака. Уж не родич ли?

– Что ж он, совсем дурак, если с тайным поручением едет, а своим именем называется? – удивился Никита. – Неужто придумать ничего нельзя было?

– Ты же видишь – он себя самым умным, самым богатым, самым красивым считает. А мы дикари и схизматики.

– А что такое «варварская?» – спросил Улан. – Почему он Русь так назвал? Обидеть хочет?

– Да он и не хочет, а обидит, – махнула рукой Василиса. – Ладно. Утро вечера мудренее. Спать пора. А утром уж отправимся… Куда ты хотел, Никита?

– На Туров нам надобно…

– Это, значит, через Друцк и Свислач… – рассудительно проговорил смоленский дружинник.

– Да, – кивнул парень. Он хотел добавить: «И Олекса Ратшич то же самое советовал», – но вовремя прикусил язык. Надо меньше болтать, а иначе вся Белая и Черная Русь будет знать, куда он собрался.

Никита поднялся, ощущая непривычную слабость в коленках. Неужели вино так подействовало? Украдкой взялся за край стола, чтобы не шатало.

– Утро вечера мудренее…

– Что это ты со мной соглашаться начал? – непритворно удивилась Василиса.

– А я сейчас со всеми согласен. Лишь бы спать отпустили.

– Тогда пошли.

Конопатый мальчишка – тот самый, что приносил яичницу, – отвел их наверх. Горенка, которую Молчан отвел парням для сна и отдыха, больше походила на собачью конуру – тесная, узкая, пыльная.

«Небось Андраша не в такой устроили, – подумал Никита, с наслаждением вытягиваясь на жесткой лавке. – А может, и в такой… Да какая разница? Лишь бы выспаться…»

За стеной бурчал недовольным голосом Мал. Василиса отвечал односложно: «Да! Нет! Не знаю! Отстань!» Последнее, что запомнил Никита, проваливаясь в глубокий сон, был громкий, со стоном и подвыванием, зевок Улан-мэргена.

Никита проснулся от пронзительного визга.

– Уби-или-и-и-и!!!

Крик врывался в уши, будто раскаленный добела шкворень, отдаваясь ноющей болью.

– Уби-или-и-и-и!!!

С трудом, преодолевая тяжесть век, ставших вдруг неподъемными, парень открыл глаза.

В полумраке горницы плыли неясные тени. Понадобилось несколько мгновений, чтобы они притянулись друг к дружке и явили распяленный криком рот, вздернутый нос, усеянный конопушками, и непокорные вихры, торчащие надо лбом.