Санки - Анна Кудинова

Я сложил учебники, а Витька в это время достал из портфеля мятый бутерброд, разломил его пополам и протянул мне большую часть.

– Спасибо, не голоден, – поблагодарил я Витька, разглядывая его грязные, засаленные колбасой руки.

Мне правда очень приятно его внимание, а точнее – плата за помощь в математике, но это против моих правил. Я строго убежден, что помогать людям нужно бескорыстно, искренне и от души, а делать это за еду унизительно, для самого себя в первую очередь. Ден тут же выбил еду из его рук, неожиданно оказавшись сзади.

– Так-так! Это кто тут у нас подружился с чокнутым? Против класса пойдешь? – Ден схватил Витька за грудки, а ногой наступил на половину его бутерброда, что упала на пол.

Рубашка затрещала, и кусок воротника оторвался, оставшись в его кулаке. Витек захныкал, то ли от испуга, то ли от жалости к бутерброду. У меня в венах забурлила кровь, она быстро заполнила пустые тонкие вены в руках и ногах, сделав их непривычно сильными, во рту появился странный привкус сигарет. Я пробовал курить лишь однажды, это было очень давно, на холме, что отделяет наш город от всего остального мира, и мне тогда это занятие сильно не понравилось.

– Оставь его в покое! – сказал я не своим голосом, схватил Дена за руку и отшвырнул в середину класса с такой силой, что он отлетел и ударился о парту.

Парта завалились и упала, толкнув следующую, та в свою очередь толкнула третью, весь ряд с грохотом падал на пол, разбивая лед моего негодования, что таилось внутри меня долгое время. Дену было очень больно, но он поднялся и принял позу, выставив кулаки вперед. Ребята обступили нас, готовясь наблюдать драку.

– Лучше не вставай! Лучше не вставай! – кричал настоящий я Дену, находясь где-то глубоко внутри этого чудовища, а зло, что овладело мной, рвалось в бой.

Ден ударил первый, его кулак попал мне в грудь, но удара я не почувствовал, в ответ схватил его руку и сжал с такой силой, что кости на этот раз действительно треснули, как ореховые скорлупки. Его лицо покраснело и затряслось от ужаса, я вцепился обеими руками в его шею и поднял все тело вверх, собираясь оторвать голову, будто это бутон весеннего желтого одуванчика, но вовремя обуздал свои чувства и просто отбросил его к стене, с силой еще большей, чем прежде. Класс застыл в ужасе, их лица были бледные, я вдохнул носом и почувствовал резкий запах страха, что наполнил класс. Девчонки завизжали от ужаса, мальчишки сторонились, пятившись назад, не в силах оторвать он меня взгляд. Мои глаза, налитые кровью, осматривали всех, видя в каждом человеке его слабости и пороки. Наконец я добрался до Витька, он стоял открыв засаленный колбасой рот и восторженно хлопал глазами.

Я остыл. Кровь побежала по сосудам в прежнем ритме, ребята выбежали из класса, а Ден продолжал лежать не шевелясь и жалобно постанывать. Я знал, что его кости переломаны, знал, какую боль он испытывает, но эти травмы были не смертельны, они даже не дотягивали до тех, что нанес он мне своими армейскими ботинками тогда у школы.

Я подал ему руку, чтобы помочь подняться, а после собирался обнять его и предложить перемирие. Он дал руку, оперся на меня, а второй вытащил из кармана маленький складной ножик и попытался ударить мне в ногу, но пальцы на руках отекли и никак не слушались его команды.

– Эх ты, – я бросил его на пол и вышел из класса.

Есть люди, которые не учатся на своих ошибках, а только усугубляют их с возрастом и опытом.

Я понял, что не в силах контролировать свой гнев, превращающий меня в красноглазое чудовище, способное убить всех, кто не поступает по-моему. Это сокращало время на раздумье, и я снова почувствовал, как закипает моя кровь, а кожа все больше съеживается и стареет. Вечер я провел в своей комнате, стараясь не показываться родителям на глаза под предлогом уроков, я обложился книгами и тихо сидел, рассматривая ключи и анализируя всю информацию, которую знаю. Надо бы еще раз поговорить с кухаркой, почему она возит эти санки, если они не ее. Меня тут же осенила мысль, которая была так очевидна, но не посещала меня ранее: ее ужасная кожа, красные глаза, санки – все это очень походило на то, что происходит со мной сейчас. Возможно, она тоже жертва. Нужно срочно увидеться с ней и все разузнать.

Мама принесла мне ужин в комнату и хотела осмотреть мои локти, но я отказался в жесткой форме, сказав, что уже все прошло. Затем в дверь постучали, я подумал о сегодняшнем дне – ведь это не может сойти мне с рук, весь класс видел меня чудовищем и то, что я сотворил с Деном.

Это оказалась та самая женщина – психолог из школьной комиссии, что приходила ко мне раньше, сегодня было назначено второе занятие с ней, а мне вот совсем не до нее сейчас! Мама открыла входную дверь, а я одновременно закрыл свою на импровизированный замок, сделанный только что из бельевой веревки и резинки. Она попыталась войти, но дверь не поддалась.

Я написал ей записку: «Здравствуйте, уважаемая дама! (Я забыл, как ее зовут, а на долгие размышления не было времени.) Прошу прощения, но сегодня я не смогу принять вас. Приболел. Надеюсь на скорую встречу».

Кажется, это вырванный кусок из какой-то недавно прочтенной книги, слова точно не мои, но мне понравившиеся. Я просунул записку под дверь и прислонился ухом. Тишина. Наверно, ушла. Я расслабился и лег на кровать, продолжая планировать.

Перед сном я заглянул в спальню к родителям.

– Спокойной ночи, мама, спокойной ночи, папа, – я послал им воздушный поцелуй своей состарившейся рукой, на которую набросил полотенце, имитируя поход в душ, таким образом скрыв изменения на коже. Они пожелали мне доброй ночи в ответ, и, уже закрывая дверь, я заметил, что на маминой прикроватной тумбочке стоит глиняная сахарница, что раньше стояла в шкафу в гостиной. Мама рассказывала, как бабушка лет сто назад купила ее у хромой женщины на гончарной выставке в Москве. «Неужели мама ест сахар по ночам?» – подумал я и поблагодарил родителей на сон грядущий за то, что облегчили мне задачу. Лучше иметь свой ключ, чем гадать, соизволит ли школьный отворить домашнюю дверь.

Ночь.

Я не стал дожидаться санок, так как не хотел тратить время, которое и без того подгоняло меня вперед. Собрался, взял фонарик, спички, маленький ножик (на всякий случай), тихо зашел к родителям и, убедившись, что они спят, взял из сахарницы ключ. Крышка звякнула б тишине под протяжный папин храп, я застыл в ожидании такого нелепого разоблачения, но и на этот раз мне чудом повезло: мама перевернулась на другой бок и заснула крепким сном. Я подошел к двери и чуть было не споткнулся обо что-то большое. «Ну понятно, без вас никак!» – прошептал я, скрутил длинную веревку, взял санки и вышел на улицу.

Это мое время. Белые хлопья, кружась в медленном танце, беззвучно и мягко ложились на землю, засыпая мои следы. Луна, оголив плечо, сквозь мутную небесную пелену привычно смотрела на меня, провожая в путь. Где бы я ни был, она всегда рядом, всегда смотрит и никогда ничего не говорит. Я привык к ночи, тишине, привык к санкам, что плелись за мной повсюду. Кожа на животе, спине и ягодицах сморщилась и покрылась редкими седыми волосками. Я заметил их еще днем и даже вырвал несколько штук, но сейчас они появились снова и непривычно щекотали мое измученное тело.