Второй - Нина Дашевская

– А сейчас? Почему он не ходит сейчас?

– Из-за меня, – отвечаю я. – У него же есть я. А у меня, кроме него, никого нет. И он не может теперь так просто пройти над площадью без страховки. Не может.

* * *

– Значит, ты целыми днями в цирке?

– Ну да.

Мы идём с Матросом вдоль реки. Петер давно ушёл, запрыгнул к себе через окно, чтобы притвориться спящим. Лучше остаться без ужина, чем попасться на глаза отцу! А спящего ребёнка, глядишь, не тронут.

Я пошёл провожать Матроса на другую сторону реки. Он живёт там, у самых доков. Оказалось, он и правда матрос – работает на маленьком пароходике. «Речная электричка», – скептически обзывает своё судно Матрос: ходит до близких деревень и назад в тот же день. А ему, конечно, хочется в море…

Я никогда не был здесь, в доках. Видел их только со своего берега реки. Здесь чинят небольшие суда, катера. Здесь же латают и Матросову «электричку», поэтому он оказался сегодня свободен.

Матрос в благодарность за цирк тоже показывает мне свой мир. Совсем стемнело, бродят скучающие собаки; кошачьими голосами орут чайки. Всюду скрученные в бухты канаты, пахнет дёгтем. Или, может, не дёгтем – но мне кажется, этот запах зовётся так. Матрос показывает мне длинную палку в воде. Такой высокий столб: на нём отмечают уровень воды.

– Видишь, в прошлом году было наводнение. Вода вышла из берегов, захлестнула набережную. Помнишь?

– Конечно, помню.

– Да, это было не опасно. А теперь смотри.

На самом верху столбика тоже есть отметка. Металлическая скобка, на ней выбит год.

– Что это?

– Тридцать лет назад было. Ужас что. Пришла сильная волна с океана, и ветер гнал воду, гнал и гнал… Знаешь, у меня есть сосед, он учёный. Так он бредит наводнениями этими. Очень боится. Изобретает способы защиты… А в этом году прибор изобрёл, который предсказывает наводнения. Этот прибор всё время на нуле. Ну и значит, наводнения пока не будет. Над этим учёным все смеются. А я смотрю на эту отметку на столбе и думаю: нечего смеяться. Может, он прав.

…Мы говорим ещё про наводнения. Потом Матрос рассказывает мне про море. Как там нужно будет лазать по вантам, на самом верху.

– Но я не боюсь высоты, – говорит Матрос. – Я смогу.

– Может… Знаешь, никогда не думал. Но, может, и я… И я хочу быть матросом.

– Ну… Там высоко, – говорит Матрос.

– Ты думаешь, я боюсь высоты? – спрашиваю я. Он молчит. – Я ненавижу бессмысленный риск, – объясняю я. – Просто чтобы показать – вот какой я, и не боюсь! Если бы спасать кого… А так…

– Слушай, – говорит Матрос. – А если бы нужно было спасать? Ты бы не испугался?

– Думаю, нет, – осторожно говорю я.

Потом он рассказывает мне о своей работе. Она нетрудная. Конечно, совсем лёгкая – я вижу, какие у него мозоли. Почти как у меня.

– А ты тренируешься каждый день? – спрашивает он.

– Конечно. Сейчас, правда, меньше. Тео (я зову отца Тео, его все так зовут) видит, что я не буду таким, как он. Но всё равно… Всё равно он говорит, что должен дать мне профессию. Что дальше я – как захочу. Но он должен быть уверен, что я хоть что-то умею.

Мы пришли; вот Матрос и дома. Но мне почему-то совсем не хочется расставаться с ним. Первый раз мне так нравится слушать человека. И ему, похоже, тоже интересно слушать меня.

– Слушай, – говорит он. – А пойдём к моему соседу? Тебя вообще ждут дома или как?

– Нет, я могу в любое время прийти. Сегодня день рожденья нашего фокусника, я его терпеть не могу. А Тео там, с ними. Так что я свободен.

– Тогда пойдём к Абрахаму! Он такой, знаешь… Он удивительный.

* * *

Сосед Матроса Абрахам Суббота – великий учёный. Это сразу ясно, как только заходишь к нему в комнату. Вернее, это и комнатой назвать трудно – такое нагромождение склянок, металлических штук, сундуков, старинных книг и непонятных приборов. Мы продираемся мимо этого хлама и не сразу находим в углу самого Абрахама Субботу. У него длинные седые волосы и борода, как у волшебника. И очки. Колоритный тип, ничего не скажешь.

– Здравствуй, Абрахам, – говорит Матрос громко (учёный глуховат), – это Доминик, познакомься.

Мне странно, что они на «ты». Но я ведь тоже на «ты» с клоуном Бартоломео и даже с Аристотелем, а он ещё старше.

– Доминик? – спрашивает Абрахам. – Откуда ты?

– Из цирка, – пожимаю я плечами. Это не совсем честно: всё-таки я не цирковой, если по-настоящему. Но как ещё ответить на такой вопрос?

– Из цирка? – удивляется Абрахам. – А кто твои родители?

Даже обидно. Как будто в школе. Или в полиции: отец Петера забирал меня пару раз и задавал мне такие же идиотские вопросы. Хотя прекрасно знал ответы.

– Мой отец – Теодор Штрохольм, – говорю я. Надеюсь, на этом допрос закончится.

– Теодор Юлиус? – Абрахам даже вскочил. – Тот самый, который ходил по проволоке над городом до самой колокольни?! Теодор Юлиус Штрохольм. Но ведь он совсем мальчишка! Не знал, что у него есть сын.

…Да, когда отец ходил по проволоке без страховки, он был совсем юным. Наверное, Абрахам запомнил его таким, а в цирке и не был с тех пор.

– Настоящий канатоходец, – качает головой Абрахам Суббота. – Сейчас таких нет…

Я открываю рот, чтобы сказать: как же нет! Он есть, работает, ходит по канату лучше всех, приходите посмотреть!

…Но тут я понимаю. Человек, который работает в цирке, показывает сложный, сумасшедший номер, которого не делает никто в мире. И канатоходец, который идёт над городом без страховки, сосредоточенно, серьёзно идёт по тонкому тросу, и тело его натянуто как струна, а толпа внизу смотрит задрав головы, замерев, не дыша. Такой канатоходец – это совсем другое дело.

– У тебя не цирковое имя, – вдруг говорит Абрахам.

– Это точно, – киваю я. – Он хотел назвать меня Лоэнгрином. Или, в крайнем случае, Христофором. Но мама сказала: Доминик. Поэтому так.

…Хорошо, что Матрос не спрашивает ничего про мою маму. Я и сам ничего о ней не знаю. Только то, что она назвала меня этим именем, самым обыкновенным. Иногда я думаю, что из-за этого имени я не цирковой внутри. Тоже самый обыкновенный.

…А Абрахам Суббота показывает нам с Матросом всякие штуки. Прибор, который может сосчитать зёрна внутри нераскрытого граната. Флейту, которая может повторять голоса птиц. Часы, которые идут с точностью до одной секунды в миллион лет.

– Покажи Доминику волнометр, – говорит Матрос и добавляет шёпотом, для меня: – Это его гордость.

– О, конечно! Волнометр… Куда же он запропастился… А, вот!

И он с гордостью показывает мне прибор вроде половинки часов с антенной. Только стрелки у него нет.