Прекрасный возраст, чтобы умереть - Анна Данилова

Отлично!

Но она знала Вадима, знала, что он не остановится ни перед чем, чтобы вытрясти из нее весной все сестрины деньги… Будет шантажировать до конца.

И, скорее всего, он купил себе алиби на день убийства… Ну, правильно! Сам-то остался в сторонке, а ее послал на озеро…

А то, что произошло с ней на озере, знает лишь сестра, которой уже нет. И больше никто. И никаких других свидетелей нет и не может быть. Разве что он разыскал кого-то из той компании и дал им денег, чтобы они подтвердили, что ее видели на озере?

Мысли крутились по кругу.

Однажды вечером, когда Люба была одна и готовила ужин, по телевизору как фон шла передача о том, как избавиться от грызунов на даче. Говорили про отраву от крыс, что это может быть опасно и для человека.

Подумав о нехорошем, Люба почувствовала, как кровь побежала по жилам, как запылало лицо.

Крысиный яд? Нет, это очень грубо.

Все последующие ночи она думала об одном и том же: о возможном несчастном случае, который может унести жизнь Вадима.

И почему-то эти мысли, поставленные на чашу весов ее недовольства и страха перед мужем, уравновешивали всю ту боль, которую Вадим причинял ей своим поведением, своей тиранией, своими угрозами. Думая об убийстве мужа, она как бы успокаивалась, и когда вечером он приходил домой, то уже гораздо меньше раздражал ее своими разговорами, придирками, своим желанием унизить ее, сделать своей служанкой. Она покорно накрывала ему на стол, подогревала ужин, стелила чистую постель, гладила рубашки, прислуживала ему, когда он, лежа на диване, смотрел ненавистный ей футбол…

К счастью, он в последнее время не приставал к ней, не требовал исполнения супружеского долга. Ложился сытый, пьяненький, уставший за день (неизвестно, чем он вообще занимался!) и мгновенно засыпал. И Люба, слушая его храп, продолжала мысленно убивать его: подсыпала ему отраву в еду, сбивала его машиной, сталкивала с балкона…

Она даже как бы слышала ту благостную тишину, которая наступит сразу после того, как все будет закончено и она полностью освободится от него и связанных с ним проблем.

…Послышался звук отпираемой двери, Люба вздрогнула. Вот сейчас она попытается сказать ему о своем желании развестись. Скажет все, что думает, однако постарается быть с ним вежливой, не злить его.

– Замерз, – услышала она его голос, доносящийся из передней. – Вроде бы в машине был, а все равно замерз… Люб, я, кажется, заболеваю…

Она слышала, как он раздевается, разувается. Вот сейчас он заглянет на кухню.

– Ку-ку, Любаня, ты что, не слышишь меня? Приготовь мне, что там у тебя, терафлю? Надо бы убить простуду на корню… Ты чего так на меня смотришь?

– Вадик, я подаю на развод, – проговорила она онемевшими губами.

– Чего-чего? Я ей про терафлю, а она мне про развод. Ты спятила, что ли? Согрей чайник, дура!

– Я не хочу с тобой больше жить. Я не люблю тебя.

– Да мне по х…. твоя любовь. Люба, чего стоишь столбом? Говорю же, я простыл! И чтобы я больше не слышал ни о каком разводе. Ишь, чего удумала?! Умная такая… Чего стоишь, спрашиваю?

Она подошел к ней, резко оттолкнул ее, прошел в кухню и включил чайник.

Затем, словно не видя ее и снова толкнув, теперь уже намеренно, так, что она отлетела к стене, вернулся в прихожую и принялся шарить по карманам дубленки.

Матерился, рылся теперь уже по всем карманам – брюк, пиджака, висящей на вешалке одежды.

– Я за сигаретами. Когда вернусь, чтобы все было готово… Вот сука неблагодарная!

Он ушел, громко хлопнув дверью. Люба стояла окаменевшая, с полными слез глазами. В горле разбух комок.

Простояла она так несколько минут, не в силах двигаться. Как вдруг раздался звонок в дверь. Но это был не Вадим. Во-первых, он не мог так быстро вернуться, во-вторых, у него есть ключи. Хотя всякое может быть…

Она подошла. Заглянула в глазок, увидела незнакомую девушку.

– Кто там?

– Откройте, пожалуйста, мне нужно поговорить с Вадимом Горшениным.

Это еще кто? Какая-то девица…

Люба открыла. Девушка была стройной, симпатичной. В короткой курточке и в вязаной, пестрой, с орнаментом шапке с длинными «ушами», свисающими до плеч. Темные глаза, румянец во всю щеку.

– Его сейчас нет, но он вернется с минуты на минуту… – сказала она, мысленно прокручивая все варианты, связанные с приходом девушки. Забеременевшая любовница? Коллега по работе? Дочь коллеги по работе? Кто она?

– Проходите, пожалуйста, – Люба впустила девушку и закрыла за ней дверь.

– Вы, наверное, его жена?

– Да, – Люба нахмурилась. В животе стало как-то некомфортно. Ей и без того было тошно, тяжело на душе. Что еще неприятного поджидает ее с визитом этой незнакомки?

– Меня зовут Анжелика. Мне надо поговорить с вашим мужем.

– Что случилось? Кто вы?

– Это долгий разговор…

– Что ж, проходите, – Люба развела руками. – Раздевайтесь, разувайтесь. Вот тапочки…

Эмма Петровна не была похожа на тех старых учительниц, божьих одуванчиков, которых Глаше приходилось видеть раньше. Да, она была в возрасте, давно не работала и находилась на пенсии, но это была чудесная, очень красивая женщина, в брюках, свитере ручной вязки и с тонкой сигаретой в руке. Копна светлых крашеных волос, умные молодые глаза, стильные очки в золотой оправе.

– Вы Глафира? Проходите, пожалуйста, – учительница впустила Глафиру в дом. – Надо же, какое редкое имя: Глафира. И знаете, оно вам очень подходит.

Они договорились о встрече по телефону, да только о причине визита Глаша ничего не сказала. Ей хотелось увидеть первую реакцию Эммы Петровны на упоминание имени Валентины, своей любимой ученицы.

– Вы сказали, что являетесь помощницей Лизы Травиной. Я много слышала об этом адвокате, она в свое время здорово помогла одной моей приятельнице, которая чуть не лишилась своей квартиры на Волге… Думаю, вы пришли, чтобы поговорить со мной о том наезде на пешехода, свидетельницей которого я оказалась… Вообще-то я все уже рассказала… Но если есть еще вопросы…

– Эмма Петровна. Я по другому делу.

– Вот как? О господи, что же это мы стоим у порога? Можете не разуваться, проходите, пожалуйста, в гостиную. Хотите чаю? Я только что заварила. На улице мороз, думаю, чашка горячего чая будет как раз кстати.

Квартира учительницы была богато обставлена, что никак не соответствовало ее статусу.

– Квартира отличная, и все такое красивое, – словно прочитав ее мысли, сказала Эмма Петровна, обводя руками пространство вокруг себя. – Это все мой сын сделал… У меня все было куда скромнее, но он сказал, что ему будет приятно, если и я почувствую на своей шкуре все прелести капитализма. Нет, он, конечно, не так именно сказал, но что-то в этом духе. Так вот, вокруг такая красота, а я все прокурила. Никак не могу отказаться от сигарет. Вроде и воля есть, и желание, а вот не могу… Сейчас, одну минуту, я принесу чай.