Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине - Вальтер Скотт

Открытый, прямой и воинственный характер Ричарда, который не делал различий между своими воинами и подданными Вильгельма, короля Шотландского, способствовал тому, что воины обеих земель стекались под его знамена. Однако в трудных обстоятельствах, сложившихся в долгий период его болезни, национальная ненависть снова вспыхнула среди воинов разных земель: так раскрываются застарелые раны на человеческом теле, когда оно, изможденное, поражено болезнями.

Во время перемирия, остановившего борьбу с неверными, вновь пробудились в них старые взаимные распри. Принадлежа к народу более слабому, часто чувствующему сильную руку англичан, шотландцы, гордые и ревнивые к своей славе, с болезненным самолюбием часто чувствовали себя оскорбленными. Как римские полководцы в былые времена оспаривали владычество вселенной, так и шотландцы не допускали мысли о своей подчиненности, а англичане не признавали их равенства с собой. Всюду возникали распри и доносы: воины, их начальники и рыцари, единодушно действовавшие во время сражений, смотрели враждебно друг на друга, не сознавая, что теперь, более чем когда-либо, не только успех их предприятия, но даже личная безопасность зависит от единодушия. Несогласие царило среди всех народов: французы и англичане, немцы и итальянцы, даже датчане и шведы находили повод быть недовольными друг другом. Но их распри нас не так занимают, как вражда двух живущих на одном острове народов, владеющих родственным языком.

Из всех английских дворян, последовавших за королем в Палестину, барон де Во был враждебнее остальных настроен против шотландцев. Его поместья находились на границе с Шотландией, и всю свою жизнь он провел, воюя с соседями. Он жег их жилища, истреблял их мечом, а они платили ему тем же. Его привязанность и верность государю походила на любовь к своему господину английской собаки, которая всегда ворчит даже на тех, кому симпатизирует, и опасна для всякого подозрительного человека.

Барон де Во всегда с негодованием и ревностью смотрел на знаки отличия, которые раздавал Ричард жестокому, лживому и злонамеренному, по его мнению, народу, раскинувшему свои поселения на заречной границе, в нагорной стороне и по степным местам. Он даже сомневался в успехе Крестового похода, в котором приняли участие и шотландцы: барон де Во относился к ним почти как к сарацинам. Прямой и открытый, не привыкший скрывать малейшие проявления любви и ненависти, он не любил утонченной вежливости шотландцев в обращении, которую они заимствовали от своих постоянных союзников французов. Эту вежливость он всегда считал знаком лживости и обмана; ею, думал он, этот народ старается усыпить подозрения своих соседей, которых они не могут одолеть открытыми и законными средствами.

Хотя барон де Во и испытывал неприязнь к своим северным соседям, распространяя ее даже на шотландских крестоносцев, однако его уважение к королю, его долг и обет крестоносца не позволяли проявлять ее. Он лишь старался избегать общения со своими северными собратьями, был суров и неприступен по отношению к ним всякий раз, когда ему случалось быть вместе в походе. Бароны и шотландские рыцари замечали его презрение и платили ему тем же. Из-за такого отношения шотландцы привыкли смотреть на него как на своего непримиримого врага. Однако, хотя не было в нем мягкости и снисхождения, сердце его было открыто для сострадания ближнему, и он всегда готов был оказать ему помощь. Благодаря своему богатству Томас Гилсленд имел всегда в изобилии всякого рода припасы и часть их тайно отправлял в шотландский лагерь. Он всегда помнил драгоценный завет – творить добро любящим и ненавидящим. Он, тайно делавший добро даже недругам своим, и думать не мог о мести и радости в связи с гибелью своих врагов. Эти черты характера сэра Гилсленда особенно важны, чтобы осмыслить последующие события.

Едва Томас де Во вышел из королевского шатра, как убедился в справедливости замечания английского монарха, которого, как знатока музыки, не мог обмануть слух, привыкший различать оттенки звуков: звуки, проникшие в палатку, действительно издавали трубы и литавры сарацин. В конце длинного ряда палаток, примыкавших к шатру Ричарда, он увидел толпу воинов, собравшихся в центре лагеря, откуда раздавалась музыка. К своему великому удивлению, он различил между разнообразными шлемами белые тюрбаны, длинные копья вооруженных сарацин, верблюдов-дромадеров с их неуклюжими шеями.

Неожиданное странное зрелище вызвало в нем сильное негодование: это означало полное отступление от правил, так как было установлено, что при сношениях с неприятелем в мирное время воины обоих народов должны сходиться в условленном месте, за определенной чертой. Барон быстро огляделся, желая выяснить причину появления сарацин в лагере.

Твердой поступью приближался к нему издали рыцарь, и по его гордому виду барон де Во заключил, что это шотландец или испанец. Через минуту он действительно убедился, что это храбрый шотландский рыцарь Спящего Барса.

Не думая останавливать его, он хотел с гордым, недовольным видом пройти мимо, желая показать, что не хочет иметь с ним никаких дел, но сэр Кеннет сам подошел к нему и обратился с холодной учтивостью:

– Лорд де Во Гилсленд, мне необходимо с вами переговорить.

– Со мной? – спросил английский рыцарь. – Извольте, но будьте кратки, так как я послан с поручением от моего государя.

– Дело, о котором я должен сообщить вам, касается лично Его Величества, – отвечал сэр Кеннет, – я надеюсь вылечить Его Величество.

Лорд де Во недоверчиво посмотрел на шотландца.

– Вы не лекарь, сэр Кеннет, и в осуществление вашего желания так же трудно поверить, как если бы вы захотели обогатить английскую корону.

Хотя Кеннета и оскорбил грубый ответ де Во, он спокойно возразил:

– Слава и богатство наши зависят от здоровья короля Ричарда, но время не терпит. Скажите, могу ли я увидеть государя?

– Конечно нет, до тех пор, пока вы не объясните мне, что вам угодно. Покои государя не открываются так же легко, как гостиница в северных странах, для всякого, кому бы захотелось войти.

– Не потерпел бы я ваших слов в иное время, – горячо прервал де Во сэр Кеннет, – но крест, который я ношу наравне с вами, и важная причина, побудившая меня обратиться к вам, не позволяют мне этого. Итак, я скажу вам яснее: я привез мавританского лекаря, который берется вылечить короля Ричарда.

– Мавританского лекаря! Но кто убедит меня, что его лекарства не яд?

– Его собственная жизнь, милорд, его голова, которой он ручается за выздоровление короля.

– Много бездельников знавал я, которые ничуть не дорожили своей дешевой жизнью и шли на виселицу так же легко, как на пир.

– Но вот в чем дело, милорд: Саладин, которого все признают храбрым и великодушным неприятелем, прислал этого лекаря, дав ему приличную свиту телохранителей. Сам Саладин питает глубокое уважение к лекарю; им же присланы плоды и напитки для Его Величества; послание его выражает желание и надежду на скорое выздоровление Ричарда от лихорадки, так как султан горит нетерпением с обнаженным мечом и ста тысячей конницы посетить его. Угодно ли будет вам, тайному советнику Его Величества, приказать развьючить верблюдов и дать распоряжение достойно принять лекаря.