Артур, Луи и Адель - Дана Делон

Мама подходит и крепко обнимает меня.

– Ты точно будешь в безопасности? – спрашивает она хриплым от плача голосом.

– За пределами этого района мне ничего не угрожает, – успокаиваю я, и мама, утерев слезы, заглядывает мне в глаза.

– Поклянись, что не нарушишь запрет, – требует она серьезным тоном. – Поклянись, Артур, – повторяет она с нажимом.

И, глядя ей в глаза, я даю клятву, которую знаю, что нарушу. Клянусь, что не нарушу запрет, клянусь, что не приближусь к Адель де Флориан.

Мама снимает с шеи крестик и надевает мне на шею.

– Да хранит тебя Бог, – шепчет она и крепко обнимает.

Мне хочется сказать: «Да пошел он к черту!» – но зная, насколько сильна ее вера, я молчу.

– Я помогу тебе собраться, – предлагает она.

– Нет, – я отстраняюсь, – я сам, а ты позвони Хуго.

Иногда судьбоносные решения в жизни принимаются за считаные секунды, потому что нет времени размышлять, гадать и сомневаться. Я с детства понял, что нет такой вещи, как стабильность. Люди отчаянно пытаются ее найти. В денежном достатке, в гороскопе на завтра и во всем прочем. Нам нужна уверенность в завтрашнем дне для собственного внутреннего спокойствия. Правда же заключается в том, что мы даже не знаем, наступит ли завтра. От нас настолько все не зависит. Но есть и хорошая новость: когда ты готов принять нестабильность и непостоянство собственной жизни, в некоторых моментах становится проще. Например, тебе проще отпустить свою мать на другой континент ради ее собственной безопасности.

Наше прощание получается смазанным. Во-первых, я не люблю прощаться. Во-вторых, RER закрывается через двадцать пять минут. Мама вновь крепко обнимает меня, целует, требует позвонить и отпускает. Я закидываю рюкзак на плечи и выхожу из квартиры. Вся моя жизнь, все двадцать три года, уместилась в один лишь рюкзак. Адрес на помятой бумаге: «14 Rue Marcadet»[7], внизу нацарапан номер с подписью «Кевин».

Я иду по пустой улице. Высокие парижские фонари освещают османовские[8] здания. На душе волнительно: что же ждет меня? Я подхожу к номеру 14, достаю из кармана свой обычный телефон и набираю номер.

Слышатся гудки и грубое «алло».

– Это Артур, – коротко сообщаю я и слышу возню на там конце.

– Код двенадцать пятьдесят шесть, проходи в здание и выйди во внутренний двор. Я спускаюсь.

Я делаю то, что мне сказали. Кевин уже ждет меня, вид у него еще более зловещий, чем я запомнил. Но вдруг этот громила мне улыбается и, протягивая руку, говорит:

– Очень рад тебя видеть. Не переживай, ты меня вообще не стеснишь. Я рад помочь Хуго и его отпрыску.

Кевин словно прочитал мои мысли. Конечно, не так сложно догадаться, о чем я думаю, но все же я очень благодарен ему за прямоту. Он одним предложением разрушил между нами неловкость. А то, что он назвал меня отпрыском Хуго, не удивляет. Друзья моего тренера частенько шутили, что я его потерявшийся ребенок. Настолько у нас была схожая тактика боя и стиль. Я перенял у своего учителя все, как под копирку. Когда был подростком, мне очень нравились эти шутки. Ведь где-то на этой земле есть мой потерявшийся отец, по крайней мере он точно был. Но мне не было суждено его встретить. Зато судьба подарила мне Хуго.

Я жму Кевину руку и искренне говорю:

– Спасибо.

ЛУИ

В АДЕЛЬ ПЕРЕМЕШИВАЛИСЬ АБСОЛЮТНО несовместимые, казалось бы, качества. Сумасбродность и легкомыслие с мудростью и глубиной души. Она была очень простой, но в то же время чертовски сложной. Крайне тяжело было угадать, что у нее на уме, какие мысли роятся в этой прекрасной головке и что именно скрывается за обаятельной улыбкой. Порой мне казалось, что она очень грустная: даже в те моменты, когда ее смех звучал звонко, громко разнося радость по всему побережью Франции, что-то в ее взгляде говорило о грусти. О глубокой тоске. Мне не понадобилось очень много времени, чтобы разгадать эту эмоцию. Это было одиночество. То же самое одиночество, что таилось глубоко в душе и у меня. Может, поэтому она так сильно и зацепила меня, было ощущение, что я наконец нашел того самого человека. Родственную душу, союзника, половинку.

Однажды я застал ее на крыше дома – она куталась в вязаную накидку, стараясь согреться, хотя летние ночи в том году были теплыми, приятными, успокаивающими. Но ей было холодно, она обхватила себя руками и плакала, даже не заметив моего появления. Я помню, как тонкие пальцы сжимали ткань, она цеплялась за нее так отчаянно, словно это единственная вещь на земле, которая в состоянии согреть ее. Тогда я понял, что она чувствует холод в душе. Тот самый, что порой заполняет каждый уголок тела. В течение дня ты стараешься запихать его глубоко в подсознание, но ночью сложнее справляться с эмоциями. Ночами душа обнажена, и поэтому вся грусть и печаль находит выход. Адель плакала навзрыд, некрасиво размазывая слезы по лицу и кое-как вытирая нос. Казалось, она очень долго держала эти эмоции внутри и они просто вырывались из нее, принося боль и ни капли утешения.

Сначала я хотел тихо уйти, оставить ее на крыше со своей маленькой тайной. Но я не смог, ноги не слушались. Внутри началась гражданская война: одна часть меня хотела проявить воспитанность и не нарушать личные границы другого человека, другая же, мужская, хотела подхватить Адель на руки, погладить по голове и пообещать, что все ее обидчики будут наказаны. Пока я пытался принять правильное решение, Адель обернулась и увидела меня. Мне стало так неловко, я почувствовал, как краснеют уши и багрянец ползет по шее. Она резко перестала плакать, зло вытерла оставшиеся слезы и, отвернувшись, грубо спросила:

– Что ты тут делаешь, Луи?

Я грустно подумал: «Смотрю, как ты плачешь…»

Адель вновь шмыгнула носом, и я не выдержал и все-таки поинтересовался:

– Я могу тебе помочь?

Тихонько присел рядом с ней и почувствовал, как наши колени соприкоснулись. Высоко в небе горели тысячи звезд, а жемчужный свет от крупной полной луны падал в море, создавая на поверхности воды лунную дорожку. Ночь была чарующе прекрасна. Море спокойно шумело, будто старалось успокоить и напевало «ш-ш-ш».

– Как же красиво! – хрипло произнесла Адель, и слезы вновь потекли из ее глаз. – Как же я хочу, чтобы это лето никогда не заканчивалось!

Я ее понял. Адель боялась. Боялась возвращаться в свою рутинную жизнь. Я всегда испытывал те же чувства перед началом нового учебного года. Мне не хотелось возвращаться в реальный мир. Я лишь хотел навсегда остаться в этом доме у моря и жить размеренной, тихой жизнью. Не воюя, ничего не доказывая, не проверяя себя на стойкость. А просто жить… просыпаться, открывать глаза, вдыхать соленый морской запах, нежиться в тепле летнего солнца и никуда не спешить. Как же я отчаянно хотел, чтобы лето никогда не кончалось! Я не хотел ничего добиваться в этой жизни. Я лишь мечтал о покое, ведь только здесь мой внутренний раздрай на какое-то время затихал. Все сомнения, страхи и ненависть теряли свой голос.