Миллион в воздухе - Валерия Вербинина

– Слишком много ароматов, – сказала Мэй извиняющимся тоном. – Я уже мало что чувствую. Помню, что-то пахло розой, но мне понравились другие духи.

– Возьмите наши веера, – посоветовал приказчик. – Так гораздо удобнее выбирать аромат.

Мэй обмахнулась веером, на котором было написано: «Рококо по-парижски», затем взялась за «Прекрасную эпоху», не оставила вниманием «Бал у принцессы», а под конец взяла веер, на котором значилось «Сад моего священника». На самом деле все ей нравилось безумно, и она переживала, не зная, на чем остановиться.

– Вы можете взять наши веера с собой и вернуться, когда определитесь, – сказал приказчик, видя, что она колеблется.

– Они очень милы, – искренне сказала Мэй и решилась: – Думаю, я возьму два флакона… пока.

И так предупредительный, приказчик на глазах превратился в короля галантности. Он заверил Мэй, что она сделала наилучший выбор, принял деньги, выдал сдачу и принялся упаковывать покупки.

– Только, пожалуйста, положите «Рококо» отдельно, а «Прекрасную эпоху» заверните как подарок, – сказала Мэй. «Рококо» она решила оставить себе как память о своем выигрыше.

Зазвенел колокольчик, и в лавку вошли двое.

– Думаю, можно купить мыло здесь, – сказала дама.

Услышав знакомый голос, Мэй повернулась и увидела молодую женщину из «Золотой стрелы», ту самую, которая устроила сцену в вагоне-ресторане. Но это было еще не все. Любопытнее всего оказалось то, что даму преспокойно сопровождал ее муж, тот самый, которого она так неистово обличала в измене. Пусть лицо его нельзя было назвать слишком счастливым, со стороны эти двое выглядели как вполне пристойная пара.

Дама с легким вызовом посмотрела на Мэй, подошла к витринам и стала рассматривать мыло. Приказчик положил Мэй в подарок дюжину вееров, надушенных ароматами, которых она пока не купила, и заверил ее, что они всегда, всегда будут ждать ее в своем магазине.

– Благодарю вас, сударь, – сказала Мэй на своем очаровательном французском. – До свидания.

Она забрала свои покупки и удалилась в сопровождении Уолтера, а приказчик занялся новыми покупателями.

– Как это странно, – сказала Мэй своему спутнику, когда они вышли на улицу. – Люди такие непостоянные!

– Что ты имеешь в виду? – удивился Уолтер.

Не утерпев, Мэй рассказала ему о том, свидетельницей какой сцены оказалась в вагоне, и упомянула, что муж, который прямым текстом желал жене умереть, – это тот самый господин, под руку с которым она столь непринужденно вошла в «Парижскую парфюмерию».

– Это граф Теодор де Мирамон, – сказал Уолтер, – а дама – его жена. Ее отец известный делец, а дед был всего лишь ростовщиком. Этот брак здесь считают мезальянсом, по крайней мере, леди Брэкенуолл так и сказала. Я слышал, Матильда с детства была влюблена в графа, а когда подросла, стала делать все, чтобы его добиться. У его семьи в ту пору дела шли неважно, и возможно, что тут и в самом деле поработал отец Матильды. В конце концов граф женился на ней, однако этот брак не принес им счастья. Граф не хранит верность жене, а она… ты сама видела, как она к этому относится.

– Да, но как графиня могла простить ему такие ужасные слова? – сердито спросила Мэй. – Ты же видел ее лицо – она улыбалась! Как хочешь, а этого я понять не могу.

– Да, но подумай сама – что ей делать? – возразил Уолтер. – Разводиться? Это же немыслимо!

Мэй задумалась.

– Между прочим, баронесса Корф сразу сказала, что так все и кончится, – проговорила она. – Я имею в виду, что граф вернется к жене. Интересно, откуда она могла это знать? – Она вздохнула. – Ладно, идем на вокзал.

– Мы возвращаемся в Ниццу? – спросил ее спутник.

– Да, – сказала Мэй, – а когда вернемся, сразу же поедем к баронессе. Я должна отдать ей духи.

На вокзале в ожидании поезда Мэй купила все последние газеты и в вагоне внимательно прочитала их. Когда она отложила газеты, Уолтер заметил на ее лице беспокойство.

– Странно, – сказала Мэй, ни к кому конкретно не обращаясь. – Очень странно.

Приехав в Ниццу, они взяли наемный экипаж и отправились на виллу «Шарль», где жила баронесса Корф. Экипаж оказался старым облезлым фиакром, который, похоже, эмигрировал на Лазурный Берег прямиком из Парижа восьмидесятых годов прошлого, то бишь восемнадцатого века. Лошадь тоже была не первой молодости, но тем не менее в экипаже Мэй чувствовала себя куда увереннее, чем в фырчащем монстре с паровым мотором.

– Только бы она никуда не уехала! – прошептала Мэй.

Однако баронесса Корф оказалась дома и тотчас приняла гостей.

Краснея, Мэй вручила ей свой подарок. Амалия взглянула на духи и улыбнулась. Когда она уезжала из Парижа, один из ее поклонников поднес ей на прощание аромат, и так как она ничуть не дорожила этим поклонником, то с легкостью передарила флакон Мэй, не принимая всерьез обещание девушки поднести другие взамен. Однако Мэй сдержала свое слово и подарила ей «Прекрасную эпоху». «Интересно, – подумала Амалия, которая ничуть не обольщалась относительно людей, – какое у нее дело ко мне теперь?»

– Какое забавное название, – сказала она, не подозревая, что однажды ярлык «Прекрасной эпохи» прочно приклеится к их времени, а сама эпоха продлится вплоть до начала десятых годов двадцатого века, – до Первой мировой войны, которая перевернет Европу. – Не буду спрашивать, как поживает ваша бабушка, – продолжала Амалия. – Я только надеюсь, что вы не слишком от нее натерпелись.

– Должна сознаться, миледи, что я пришла к вам поговорить о ней, – проговорила Мэй, волнуясь.

– Тогда вам лучше сначала сесть, – заметила Амалия. – И вам тоже, мистер Фрезер. А теперь, мисс Мэй, давайте откровенно. Я могу дать вам какой-нибудь совет, но боюсь, что с таким человеком, как ваша бабушка, все советы окажутся бессмысленны. Вы понимаете меня?

Мэй закусила губу.

– Дело в том, – наконец решилась она, – что я попала в ужасное положение.

Амалия вздохнула и расправила концы темно-зеленого шелкового банта, который украшал ее платье.

– Последний раз, – сообщила она, – я слышала такие слова от девушки, которой на балу сделали предложение сразу трое кавалеров.

– И что вы ей посоветовали? – спросил Уолтер, улыбаясь.

– Выйти за всех трех – по очереди, конечно. Шучу. На самом деле было трудно ей что-то подсказать, потому что она была влюблена в четвертого.

– Я думаю, – дипломатично сказал священник, – ей просто надо было дождаться другого бала.

– Вы все понимаете, мистер Фрезер, – с улыбкой сказала Амалия. – Конечно, дело именно в этом.

Однако Мэй, слушая эту историю, даже не улыбнулась.

– Так что у вас стряслось? – спросила баронесса.

– Сначала я даже не знала, что подумать, – выпалила девушка. – И вспомнила про поезд. Но я прочитала газеты, в поезде ничего не произошло. Значит, это шутка. Но для шутки это слишком жестоко, по-моему.